Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

«Хотя обитатели Ладоги содержали скот и не были чужды огородничеству и земледелию, — пишет А. Н. Кирпичников, — считать их смердами-земледельцами нет оснований. Облик и обстановка ладожских домов свидетельствуют скорее об их городской, а не сельской принадлежности».^{57} Ладожане, конечно же, не были «смердами-земледельцами», но они не являлись в массе своей и ремесленниками-профессионалами, живущими за счет производимой ими ремесленной продукции. Вводимое А. Н. Кирпичниковым разграничение по сельской и городской принадлежности исторически неприемлемо, поскольку тогда между городом и деревней в плане экономическом не было принципиального различия, а тем более — противоположности.^{58} Выражение «не были чужды» явно здесь не удачно, ибо жители Ладоги занимались впрямую и довольно усердно, как это убедительно показал В. И. Равдоникас, земледелием и скотоводством, удовлетворяя собственным сельскохозяйственным трудом сбои жизненные потребности.^{59} Вот почему мы относимся скептически к мысли о том, что Ладога с самого начала выступала как торгово-ремесленное поселение.^{60} В нашем распоряжении есть и данные социально-экономического порядка, побуждающие сомневаться в этих построениях.

Обмен и торговля способствовали накоплению богатства, выражавшемуся прежде всего в имущественном неравенстве, которое современная наука относит к начальному этапу классообразования.^{61} «Имущественные различия между отдельными главами семей взрывают старую коммунистическую домашнюю общину…».^{62} Что же происходило в Ладоге VIII–IX вв.? По А. Н. Кирпичникову, ладожское общество той поры переживало переходное состояние от первобытнообщинного к раннефеодальному, когда «уже преобладали новые социальные силы и связи, порожденные далеко зашедшей ломкой прежних родовых порядков».^{63} Где же, помимо слов, археологические следы указанного процесса? Их нет. Но есть другие, говорящие об ином. Для Ладоги середины VIII — конца IX в. типичны так называемые большие дома. Размеры этих домов и найденные в них вещи более или менее однородны, что позволяет заключить «об определенной социальной уравнительности населявших их семейных коллективов».^{64} Синхронные строительству больших домов сопки, окружающие Ладогу, столь же однообразны, как и жилища. Археологический материал, казалось бы, указывает на родовые традиции местного населения.^{65} Однако это не укладывается в схему А. Н. Кирпичникова, и он выходит из положения следующим образом: «Не исключено, что усадьбы древнейшей Ладоги появились вследствие кланового раздела ее территории между патронимиями, которые определяются как родовое земельное владение, организующее в своих пределах разнообразное по сословной принадлежности население; последнее делится на собственно семыо, находящуюся в привилегированном положении, и зависимых от нее людей».^{66} Ладожские патронимии бояр по сравнению с новгородскими отличались, как считает А. Н. Кирпичников, тем, что были «больше связаны не с земельными латифундиями, а с торговлей и судовождением».^{67} Автор сознает всю условность такого сравнения, но все же прибегает к нему. Более подходящим случаю, на наш взгляд, было бы сопоставление ладожских древностей с одновременными им археологическими материалами, добытыми при раскопках восточнославянских поселений лесостепной полосы. Оно не покажется надуманным, если вспомнить, что поселенцы ладожского Поволховья пришли сюда из южных районов, возможно из областей Поднепровья.^{68} И что же? Исследованные археологами жилища лесостепной полосы, не позволяют указать на такие, «которые по своему архитектурному облику и по содержанию найденного в них бытового и хозяйственного инвентаря выделялись бы богатством. Внутреннее устройство жилищ и найденный в них инвентарь пока что позволяют расчленить обитателей этих поселений лишь по роду занятий — на земледельцев и ремесленников».^{69} Перед нами картина, весьма похожая на ладожскую. Сопоставимые элементы этим, однако, не исчерпываются. Застройка в Ладоге, как показали раскопки, «была разреженной и группировалась отдельными скоплениями — гнездами».^{70} На поселениях восточных славян VIII–IX вв. гнездовое расположение жилищ — явление обычное.^{71}

Итак, отсутствие в Ладоге имущественного неравенства, засвидетельствованное археологическими источниками, — верный знак социальной однородности ладожского населения, которая может быть истолкована только как проявление первобытного равенства. Гнездовое размещение жилых строений в нашем городе по аналогии с подобной застройкой поселений лесостепной полосы следует понимать как отражение происходящей консолидации большесемейной общины, сменившей в конечном счете родовую организацию.^{72}