Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Наступило время договариваться о мире. Король и его Совет осторожно начали переговорный процесс с голландцами, а сам Карл одновременно вступил в личные переговоры с королем Франции. У них не было причин воевать друг с другом, и в итоге они согласовали, что стоит воздержаться от взаимных враждебных действий. Карл также надеялся, что его собрат монарх сможет убедить или заставить своих союзников голландцев подписать подобное соглашение. Карл и Людовик передавали письма через Генриетту Марию, соответственно мать и тетку по отцовской линии двух королей. Король Англии держал это дело в секрете даже от самых приближенных советников, подчеркивая таким образом свою склонность к закулисной игре.

Тем временем, чтобы сократить расходы, Тайному совету оставалось только сократить масштаб военно-морских операций. В море выйдут только «летние конвои» военных кораблей для охраны торговых судов. Считалось также, что, поскольку война идет к концу, активные действия скоро прекратятся. Такое снижение боеспособности прямо привело к одному из самых унизительных эпизодов в английской военно-морской истории.

В начале мая 1667 года в городе Бреда началась большая конференция между воюющими сторонами. Однако вскоре голландцам стало понятно, что англичане не готовы проявлять чрезмерную щедрость на переговорах. Соответственно, они решили в последний раз применить силу, чтобы добиться уступок и ускорить переговорный процесс. В следующем месяце голландцы предприняли рейд в устье Темзы. Они разгромили оборонительные сооружения Чэтемской гавани, сожгли четыре корабля, а затем увели с собой неповрежденным самый большой корабль английского флота «Король Карл»

.

На улицах Лондона поднялась паника. Говорили, что голландцы наступают, на защиту города созвали милиционные отряды. В самом деле, флот противника без особых сложностей мог дойти до Лондонского моста. Поступали сообщения, что Харидж, Колчестер и Дувр уже сожгли. Эти сообщения не соответствовали действительности, но события в Чэтеме были и символическим, и также военно-морским бедствием. Член парламента Джон Рашуорт писал, что «люди готовы рвать на себе волосы». Сэр Уильям Баттен, судовой эксперт военно-морского флота, воскликнул: «Черт подери! Это дьявол гадит за голландцев!»

Теперь голландцы находились в выигрышном положении, и король, униженный и дома, и за границей, уступил некоторым из их требований. Переговоры строились на принципе uti possidetis, по которому стороны сохраняли за собой то, что захватили в ходе конфликта. В результате Англия отдала значительную территорию Вест-Индии Франции, а драгоценный остров мускатного ореха, Рун, часть Индонезии, – Голландии. Однако, в свою очередь, она сохранила за собой Новые Нидерланды, колониальную провинцию, в которую входили будущие штаты Нью-Йорк, Нью-Джерси, Делавэр и Коннектикут. Однако на тот момент выгоды не компенсировали утрату национального престижа.

После бедствия в Чэтеме в воздухе опять начали носиться разговоры о коррупции и заговоре. Одни обвиняли католиков, другие – даже епископов. Говорили, что, когда напали голландцы, король ловил ночную бабочку в апартаментах леди Каслмейн. Многие предполагали, что, поскольку король так плохо управляет страной, она снова восстанет против Стюартов и станет республикой. Карлу не доверяли, его не любили, существовали опасения, что он вместе с Людовиком XIV устраивает какой-то папистский заговор с целью установить абсолютную монархию. Во времена опасностей и несчастий страх становится заразной болезнью.

Тем не менее общественное мнение обратилось прежде всего против Кларендона, которого обвинили (совершенно несправедливо) в плохом ведении войны. В действительности он с самого начала возражал против войны, но в итоге стал удобным козлом отпущения. Кларендона всегда недолюбливали мужчины и женщины, окружавшие короля (Джон Ивлин называл их «шутами и девушками»), хотя при всех их попытках обвинить его в каких-то преступлениях он уже получил титул графа Бристоля и место в палате лордов. Однако теперь канцлер находился в гораздо большей опасности. Говорили, что сам король ополчился на него. Карлу не нравилось, когда ему читали нотации или относились к нему свысока; он вообще испытывал неловкость в присутствии людей серьезных. Не то чтобы Кларендон раздражал короля, он ему надоедал. Парламент не любил Кларендона за горячую поддержку прерогативы короля, диссентеры – за столь же страстное покровительство государственной Церкви. Историк своего времени Гилберт Бернет писал, что «его самой большой ошибкой было то, что он взял на себя слишком многое и во все совал свой нос».