Теперь враги Кларендона объединились, чтобы покончить с ним. В начале августа у него умерла жена, и подлинное горе не оставило сил активно защищать себя. Отсутствие Кларендона на заседаниях Тайного совета позволило другим советникам возвысить на него голос. Королю сказали, что Кларендон не позволял словам других советников достигать его ушей, а на самих заседаниях Тайного совета вообще не допускал свободной дискуссии. Таким образом, все беды королевства, в той или иной форме, можно было возложить на голову Кларендона. Если его убрать, враждебность в отношении королевской администрации может утихнуть. Его отставка, конечно, порадует палату общин, которая давно презирает Кларендона; возможно, это поможет смягчить настроение на следующей сессии.
В середине августа король отправил герцога Йоркского к лорд-канцлеру с предложением подать в отставку. Кларендон неблагоразумно отказался, и через неделю, 25 августа, поступило более категоричное требование незамедлительно отдать должностные печати. Кларендон опять отказался. Это дело стало главной новостью королевского двора, и Карлу требовалось доказать свою власть перед этим слишком самоуверенным советником. Король с удвоенной яростью затребовал печати, и в конце концов они были отданы.
Король сказал одному из друзей Кларендона, герцогу Ормонду: «Его поведение и характер стали настолько непереносимы и для меня, и для всех остальных, что я больше не мог этого терпеть, невозможно было жить с этим, и пришлось нам с парламентом сделать то, что должно; в противном случае правительство было бы потеряно». Тем не менее дело было не таким уж и ясным. Пипсу говорили, что тут есть много причин, о которых не стоит «говорить вслух». Король мог искренне верить, что лорд-канцлер уже не справляется с делами, но существуют версии, что Кларендон каким-то образом помешал личной жизни короля: к примеру, поспособствовал неожиданному замужеству одной из королевских любовниц. Спустя века невозможно распутать бесчисленные сети придворных интриг.
Свора изо всех сил пустилась в погоню за Кларендоном. Теперь, когда он лишился расположения монарха, все посчитали, что король сам очень заинтересован в судебном преследовании бывшего наперсника. Среди обвинений, выдвинутых против Кларендона палатой общин, были незаконное тюремное заключение подозреваемых, намерение установить военное правление и продажа французам Дюнкерка. Поскольку лорд-канцлер всегда оставался приверженцем автократии, обвинения, скорее всего, были в основном справедливыми. Однако палата лордов постановила, что Кларендона нельзя предавать суду; они, похоже, пришли к заключению, что не стоит обвинять одного из собратьев по прихоти нижней палаты. Король громко поинтересовался, почему бывший главный министр до сих пор находится в стране, и в конце ноября пошли разговоры, что Карл соберет трибунал лордов, готовый судить и казнить Кларендона. Теперь граф прислушался к советам близких людей и тайно сел на корабль во Францию – с этого началось изгнание, в котором он напишет, наверное, самую интересную историю своего времени.
Теперь уместно отметить, что после вынужденного сложения полномочий лорд-канцлера управление королевскими делами стало как никогда непрозрачным и коррумпированным. В отсутствие Кларендона старшими советниками стали Клиффорд, Арлингтон, Бекингем, Эшли Купер и Лодердейл, чьи инициалы на английском языке складывались в слово
Однако они устраивали короля, потому что тот мог ими манипулировать. Джордж Сэвил, 1-й маркиз Галифакс, писал, что «Карл жил с министрами, как со своими любовницами: использовал их, но не любил». Теперь король отвечал за все дела и без вмешательства Кларендона мог обустроиться как пожелает. Так наступил один из самых непорядочных и нелогичных периодов в истории Англии.
Поначалу общепризнанным первым министром был Джордж Вильерс, 2-й герцог Бекингем, описанный Гилбертом Бернетом как человек, который «никогда не говорит правду ни о вещах, ни о людях, а бросает всех и отступает от всех принципов, иногда из-за легкомыслия и нестабильности склонностей, иногда из абсолютного вероломства». Это была подходящая компания для любого короля. Он уже всплывал при дворе как один из круга острословов, но теперь возжелал быть не только язвительным человеком, но и государственным деятелем.