Метрополия. Обладающий собственными правами, Адмиралтейский Центр возвышался над той частью Скалистых гор Северной Америки, которая похоже была «делом рук титанов древней мифологии, снова решивших взгромоздить Пелион на Оссу, чтобы взобраться на Олимп».
— И однажды, — заметил Доминик Флэндри молодой женщине, которой показывал окрестности, и высказал данное сравнение, чтобы продемонстрировать свою эрудицию, — боги придут в такое же раздражение, в какое уже когда-то пришли… будем лишь надеяться, что последствия этого окажутся менее плачевными.
— Что вы имеете в виду? — спросила она.
Поскольку он менее всего собирался ее просвещать, а просто хотел заняться любовью, то подкрутил усы и сладким голосом промолвил:
— Я имею в виду, что вы слишком очаровательны для того, чтобы я мог спокойно демонстрировать перед вами достоинства своего мужского ума. Ну а теперь, поскольку вы хотели видеть этот хитроумный ящик, — сюда, пожалуйста.
Он не сказал знакомой, что этот трехмерный звездный проектор предназначался, главным образом, для показа визитерам. Даже самое незначительное астрономическое расстояние слишком велико, чтобы любая из показываемых этим прибором красочных карт имела большую ценность. Настоящая информация хранилась в ячейках памяти скромных компьютеров, которые были надежно скрыты от взоров праздной публики…
Когда кар въехал сегодня на территорию Центра, Флэндри вспомнил этот небольшой эпизод, завершившийся в свое время весьма приятным финалом, вызвавший у него определенные ассоциации.
Вокруг него уходили вверх многоцветные стены, такие высокие, что панели на нижних уровнях должны были светиться постоянно. Подъемники, подобно клубку спутанных лиан, громоздились меж ними, уходя к облакам и солнечному свету. Воздушное движение, наполнявшее небо жужжанием и блеском, было настолько насыщенным и сложным, что его мог контролировать только электронный мозг. Внизу движение было не менее интенсивным, транспорт, снуя вверх и вниз, заполнял башни, глубины тоннелей и камеры под тоннелями. Все эти машины и автобусы, воздушные и наземные, создавали шум не более громкий, чем легкое шуршание эскалаторов, но все же он перекрывал звук голоса или стук шагов. И все равно Адмиралтейский Центр жил в постоянном облаке звуков, среди круглосуточного жужжания, похожего на то, что издает пчела, летающая над цветущими растениями, — рабочее жужжание.
Ибо здесь был узел Имперской Силы, и Земля правила отсюда сферой неправильной формы в четыреста световых лет в поперечнике, содержащей приблизительно четыре миллиона солнц, из которых сто тысяч тем или иным образом платили ей дань.
Флэндри очнулся от раздумий. Его кар скользил в направлении штаб-квартиры Разведкорпуса. Он в последний раз затянулся сигаретой, притушил ее о диспозер и одернул мундир. Он предпочитал более франтоватый его вариант с таким числом элегантных отклонений от нормы, какое только позволялось весьма снисходительными правилами — и даже несколько большим. Тем не менее, когда твой отпуск прерван всего лишь через несколько дней после возвращения домой и тебе приказано явиться с отчетом к самому адмиралу Кераскову, лучше предстать перед его взором в строгом белом кителе и брюках, причем последние должны быть заправлены в ботинки, с ремнем вместо шарфа на талии, в просторном сером плаще и фуражке, сидящей так, чтобы значок с изображением солнца находился точно над серединой лба.
Сквозь путаницу проводов Флэндри был поднят на уровень гаражного крыла. Гравзы выключились. Он вручил свою карточку дневальному, который внимательно изучил ее и запер за ним дверь. Охранник у входа проверил идентичность его личности и подлинность вызова с помощью другой машины и позволил ему войти. Доминик пересек несколько коридоров, пока не достиг нужного ему. Он быстро поднимался по лестнице, проигнорировав эскалатор.