— Я уверен, что вы пришли к той же оценке, что и большая часть информированных граждан. Империя настолько огромна, что ни один индивидуум не способен причинить ей существенный вред, несмотря на свою потенциальную опасность. Любой вред, наносимый Джосипом, почти наверняка должен быть нейтрализован группой придворных, политиков, плутократов и тому подобных лиц, сконцентрированных на Земле или вокруг нее — так что потери невелики. Переживали же мы времена других плохих императоров… В обычном смысле это верно. Но возможны и варианты. Даже мы, находящиеся у верхушки власти, были удивлены действиями Аарона Снелунда. Слыхали о нем когда-нибудь?
— Нет, сэр, — ответил Флэндри.
— Он придерживался золотой середины, — объяснил Керасков. — Цензорство на его планете было эффективно как ни что другое. Суду о нем известно, и людям вроде меня тоже. Но наши данные были неполными… Позже вы узнаете детали. Я хочу сообщить вам факты, неизвестные широкой публике. Он родился тридцать четыре года тому назад на Венере от матери-проститутки и неизвестного отца. Это произошло в тех местах, где люди быстро познают законы жестокости и так же быстро погибают. Он был умен, талантлив и очарователен, когда хотел быть таковым. В ранней юности он работал сенси-актером здесь, на Земле. Теперь, задним числом, я понимаю, как он мог действовать: самым тщательным образом изучив вкусы Джосипа, тратил свои деньги именно на тот биоскульпин, который был нужен, а свое время — на овладение именно теми манерами, которые были нужны. Когда они встретились, то сближение их прошло как по маслу. К двадцати пяти годам Аарон Снелунд совершил скачок от обычного катамита к фавориту наследного принца. Следующим его шагом было отстранение влиятельных лиц и помещение на их места тех, кто был предан Снелунду. У него появились противники. Дело здесь не просто в зависти. Честных людей беспокоило, что он получает власть под сенью короны, когда дела Джосипа пошли в гору. До нас доходили слухи об убийствах. Снелунд явно почуял опасность и начал ответные действия. Во всяком случае, его проглядели. Георгий, как вы помните, умер внезапно. На следующей неделе Джосип сделал Снелунда виконтом и назначил его губернатором сектора альфа Креста. Вы понимаете, насколько все было рассчитано? Назначение на высшую должность вызвало бы целую бурю, но виконтов ведь целая туча. Многие секторы гораздо богаче, могущественнее, ближе к центру или обладают еще какими-либо достоинствами. Полицейский отдел не допустил бы присутствия на них в качестве главы непроверенного человека. Альфа Креста — дело другое.
Керасков подошел к выключателю. Свет погас. Изображение огромного Юпитера, вращающегося среди своих лун, исчезло. Его место занял тригон главных звезд Империи. Возможно, гнев Кераскова требовал выхода хотя бы в таком жесте, как показ изображения. Его мощный силуэт вырисовывался на фоне сверкающего тумана.
— Бетельгейзе, — он ткнул пальцем в красную искорку — гигантское солнце, что царствовало на пограничных территориях между Земной и Мерсеянской империями. — Здесь нас терзала угроза войны. Теперь — альфа Креста.
Он указал рукой на отрезок величиной почти в сто счетных градусов. Другой рукой нажал на кнопку контрольного устройства, переместив изображение примерно на семьдесят градусов к югу. Ярко вспыхнули гиганты типа В, которые находились на противоположном конце земных владений и были родственны одинокой бете Южного Креста. Вокруг них не было почти ничего, кроме черноты. Беда в том, что они находились там, где земные законы были бессильны, там, где свирепствовали дикость и варварство, там, где должны были в ближайшем будущем получить космические корабли и водородные бомбы.
Керасков указал на центр экрана.
— Здесь, — сказал он, — действительно может разразиться война.
Флэндри осмелился нарушить последовавшее за этими словами молчание фразой:
— Имеет ли адмирал в виду, что эти дикари попытаются совершить новое нападение? Но, сэр, я понимаю так, что их все время держат под контролем. После битвы… э-э-э… я забыл, когда она произошла…
— Сорок три года назад, — плечи Кераскова слегка ссутулились. — Эта Вселенная слишком велика, — сказал он устало. — Ни один разум, ни один народ не может предусмотреть все. Увы, мы позволили вредному семени взойти, а всходам расти до тех пор, пока не стало слишком поздно.