Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

спрашивают студентов об «ограничениях абсолютизма», они ожидают услышать рассказ о том, как, охраняя традиционные привилегии, парламенты и штаты, устанавливали границы применению абсолютной власти короны. И они, конечно, не обманываются в своих ожиданиях. Но воспринимая ограничения в качестве тормозов на маховом колесе монархии, данное направление в историографии упускает истинный смысл функций представительства. Оно было составной частью правительства, а не его конкурентом, хотя в XX веке, когда правительственная политика осуществляется главным образом усилиями правительственных чиновников, это нелегко осознать. Штаты и парламенты могли создавать препятствия решениям короны именно потому, что сами являлись неотъемлемым компонентом управления: по тем вопросам, в обсуждение которых они вовлекались, центральное правительство нередко не имело единой точки зрения. Консультативные органы, связанные с членами правительства узами патроната и клиентелы, соответственно также могли занимать различные позиции.

Во–вторых, историки неверно интерпретировали сам конфликт. Возникает искушение воспринимать его как препятствие, тупик, если не как начало революции, внутри плохо функционирующей системы, как первые раскаты надвигающейся бури или симптомы смертельной болезни. Ни один период в истории не пострадал от подобных клише больше, чем XVIII столетие во Франции, изучение которого было осложнено из-за чрезмерного увлечения современников медицинскими и метеорологическими метафорами. Конфликт — это здоровое явление, к преодолению которого были приспособлены конституционные механизмы раннего Нового времени. Конфликт препятствует закоснению социальных и политических систем и стимулирует инновации, поскольку интересы вовлеченных в него сторон меняются под влиянием их новых потребностей в деньгах, власти и статусе. Конституционные установления являются инструментом для разрешения конф–ликтов.¹

Некоторые конфликты неразрешимы. Самые опасные из них порождаются попытками навязать преобразования консервативному обществу, в котором прочно закреплены привилегии отдельных лиц, корпораций и сообществ. Всякий, кто пытался их искоренить, брался, образно говоря, за хирургическую операцию со смертельным исходом, так как опухоль, подлежавшая удалению, была частью живой ткани. Несмотря на то что эта метафора носит медицинский характер, она очень точно показывает истинную, потенциально губительную природу привилегий. В каждом государстве привилегии были постоянной темой для обсуждения. Они символически

¹Metcalf M. M. 1 9 8 8. Conflict a Catalyst: Parliamentary Innovation in Eighteenth-Century Sweden //Parliaments, Estates and Representation,8, no.l. P. 63-64.

подтверждались на коронации государя, выборах мэра, при введении в должность менее высоких официальных лиц. Санкцией привилегий было прошлое, выгоды от них были грандиозными. Даже крестьянские общины обладали коллективными правами на урожай и пастбища. Поскольку все подданные были убеждены, что главной целью гражданского и светского правления было поддержание и защита их свобод, те правители, которые изменяли их без должного уважения или преднамеренно, рисковали вызвать восстание.¹ Деспотические наступления на привилегии подрывали доверие к монарху как к защитнику закона.

И все же в раннее Новое время основной принцип континуитета столкнулся с равной по силе тенденцией к переменам, которая лишь недавно привлекла внимание историков.² Имеется в виду формирование «империй» испанских и австрийских Габсбургов и французских Бурбонов — «империй» в том смысле, что в них, вопреки номинальному равенству, отраженному в многочисленных титулах монархов, та территория, в которой размещались королевский двор и буржуазная административная столица, доминировала над остальными регионами, что обычно влекло за собой попытку центра распространить свои законы и обычаи на провинции. Такая имперская программа уничтожила Филиппа II в Нидерландах, Оливареса в Каталонии, Карла I в Шотландии, Иосифа II в Бельгии и Венгрии. Кроме того, в сложных по территориальному составу королевствах опасно было допускать существование в одной из стран религии, запрещенной в других. Карл I понял это в Шотландии, а Филипп II — в Нидерландах.³ КXVII столетию монархи уже не допускали вступать в контрактные отношения, основанные на обязательстве соблюдать права подданных в обмен на их верность. На практике это тем не менее не мешало последним разрывать отношения, если они чувствовали, что закон попирается, а права и привилегии находятся в опасности.