Миф «Ледокола»: Накануне войны

Одним из главных требований Молотова в Берлине было согласие Германии на заключение договора о взаимопомощи между Россией и Болгарией. Несмотря на благоприятное отношение к Германии Болгария, упорно противилась приглашению немцев присоединиться к Тройственному пакту. Она была встревожена откровенными угрозами со стороны Англии, концентрацией турецких войск на ее южных границах, но больше всего боялась России. С точки зрения Сталина, доминирующее немецкое присутствие угрожало доступу России к турецким проливам, что являлось краеугольным камнем оборонной политики России против Англии и Германии. В начале 1940 года русские больше всего опасались британских происков на Балканах, направленных против Советского Союза. Димитров прямо из Кремля инструктировал болгарскую коммунистическую партию, как вести пропаганду, которая, по словам британского посла в Софии, обретала «откровенно антигерманскую направленность»⁵³.

17 ноября болгарский царь Борис был вызван в Берхтесгаден, где дал ясно понять, что для его присоединения к Тройственному пакту необходимо согласие России. Один из заместителей Молотова А.Соболев был спешно направлен в Софию с предложением подписать пакт о взаимопомощи, и также получил отказ. Скрытое совпадение немецких и советских интересов наконец стало явным. Немцы продолжали обхаживать и запугивать болгар. «Важно направить интересы России на восток, — инструктировал Гитлер болгарского посла. — Сталин слишком умелый коммерсант, чтобы не изменить курс, когда поймет, что ему больше здесь ничего не перепадет. Он сделает это, чтобы не ссориться с сильнейшей в военном отношении державой мира»⁵⁴.

К началу декабря, когда Гитлер окончательно решился на проведение операции «Барбаросса», он быстро убедил болгар не принимать советские гарантии. Он пессимистически напомнил о судьбе балтийских государств после получения таких же гарантий годом ранее: «Была проведена грубая пропагандистская кампания, и очень скоро все большевизировались». Он заверил болгар, что нет оснований бояться русских, которые «пытаются пробиться на Балканы как можно дальше, но когда увидят, что им ничего не светит, они уйдут, взбешенные и недовольные»⁵⁵. Робкие попытки болгар продемонстрировать элементарную независимость не увенчались успехом. Подвергаясь неприкрытому давлению со стороны России и Турции и поддавшись на данные Гитлером обещания территориальных компенсаций в Греции, болгары сделали ставку на Германию. 1 марта премьер-министр Филов поставил свою подпись на трехстороннем пакте, и в тот же день германские войска вошли в Софию⁵⁶.

В середине ноября Гитлер признал провал переговоров с Россией. «Переговоры показали, — разъяснил он своим генералам, — куда метят русские. Молотов проговорился. Это не было бы даже браком по расчету. Впустить русских… означало бы конец Центральной Европе». Тем временем верховное командование изучило различные варианты и пришло к выводу, что войска слишком разбросаны, чтобы одновременно проводить в жизнь средиземноморскую кампанию, направленную против Англии, и войну против России. Гитлер также проявлял осторожность, удерживая генерала Иодля от дальнейшего планирования «Барбароссы» до получения ответа от Сталина⁵⁷.

Второй предпосылкой для проведения в жизнь вспомогательной стратегической линии, помимо соглашения с Россией, было присоединение Испании к Тройственному пакту. 18 ноября Гитлер проинформировал министра иностранных дел Италии графа Чиано о том, что придает важнейшее значение вступлению в войну Испании и захвату Гибралтара для нанесения удара по британскому военно-морскому присутствию в Средиземноморье. На следующий день Гитлер имел встречу с испанским министром иностранных дел. Чтобы подтолкнуть Испанию к действиям Гитлер безбожно врал, хвастая об успешном завершении подготовки к операции «Морской лев». В действительности же подготовка к операции застопорилась летом во многом из-за неспособности люфтваффе добиться превосходства в воздухе в битве за Англию. Хотя отсрочка была сделана под благовидным предлогом исключительно плохой погоды, 17 сентября вторжение было отложено на «неопределенный срок». Германия, по утверждению Гитлера, «начнет нападение даже зимой, если можно будет рассчитывать на 3–4 недели хорошей погоды». К большому разочарованию Гитлера, Серрано Суньер не разделял его уверенность, заявив, что Франко полон решимости не ввязываться в войну⁵⁸.