Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Возникает главный вопрос: когда и как могли возникнуть условия, в которых культура стала подавлять сексуальное желание женщины? Ответу на этот вопрос и будет посвящён следующий раздел. Для антропологии данный вопрос был крепким орешком, но ответ, похоже, есть и здесь он будет предложен.

Глава 4. Рождение моногамной идеологии (реконструкция)

Энгельс был неправ. С этих слов необходимо начать.

Концепция возникновения семьи и моногамии, изложенная Энгельсом в легендарной работе "Происхождение семьи, частной собственности и государства" (1884) по понятным причинам оказала большое влияние на труды советских антропологов: движимое наследием Маркса-Энгельса советское государство вынуждало учёных придерживаться хода мысли "отцов основателей" (Адоньева, 2019, с. 163; Артёмова, 2009, с. 63) — все новые данные должны были осмысляться только исходя из истинности концепции Энгельса. Для советской антропологии (этнографии) это был тяжёлый удар, от которого она не оправилась и по сей день.

По Энгельсу, общественное развитие претерпело ряд универсальных трансформаций, сменяя одну стадию за другой. Исходной стадией была эпоха промискуитета — когда сексуальные отношения в коллективе не были регламентированы никакими правилами, и мужчины с женщинами были свободны заниматься сексом с любым понравившимся партнёром; потом (в силу неких туманно раскрываемых причин "общественно-экономического" характера) следовали несколько стадий с другими вариантами брака, пока в итоге не возникает известный нам брак моногамный — союз одного мужчины и одной женщины. У этой гипотезы сразу нашлось немало противников, но, главным образом, среди западных учёных. В СССР же она была принята на ура.

На Западе энгельсовская гипотеза происхождения моногамии изначально была встречена прохладно, а потому всегда оставалась лишь одной из многих, и даже не в первых рядах. Только в 1960-е (в связи с хрущёвской оттепелью) советская наука стала свободнее от идеологических оков государства, и учёные начали всё чаще подвергать сомнению некоторые тезисы Энгельса (см. Артёмова, 2009; Клейн, 2014; Крих, 2013). Всё сомнительнее выглядели его концепции разных форм брака, якобы предшествовавших современному моногамному; совсем неубедительной была признана его концепция экзогамии, восходящая к табу инцеста (почему вдруг люди однажды стали вступать в брак с представителями других родов или племён, а не внутри своих собственных); да и господство мужчины над женщиной, которое Энгельс объяснял возникновением частной собственности, было обнаружено у современных охотников-собирателей фактически по всему миру, хотя никакая частная собственность им неизвестна.

Совсем в последние десятилетия оказалась очевидной несостоятельность и концепции Энгельса возникновения первых государств: по его версии, это было непременно связано с переходом к земледелию, тогда как всё чаще и по всему миру обнаруживаются остатки древних раннегосударственных образований с явным существованием классовых элит и сложным политическим устройством — и это ещё до какого-либо земледелия, у охотников-собирателей (см. Васильев и др., 2011, с. 158–162; Берёзкин, 2011, 2013b, с. 170; Раннее государство, его альтернативы и аналоги, 2006).

В 1960–70-е многие советские антропологи отвернулись от парадигмы Энгельса (Клейн, с. 465), и верными ей остались лишь самые упёртые единицы (см. Семёнов, 2002).

Помимо идеологического давления гипотез Энгельса, другой катастрофический дефект советской антропологии состоял в почти полном игнорировании или же в очень ограниченном использовании данных приматологии. Поведение обезьян как наших ближайших эволюционных родственников могло бы многое рассказать о нашем собственном доисторическом прошлом, но советские антропологи в целом не заинтересовались этим источником данных. И всё это притом, что в СССР приматология развивалась очень активно, и приматологи даже открыто критиковали откровенно искусственные реконструкции антропологов в их попытках осмыслить доисторическое прошлое человека (см. Тих, 1970; Алексеева, 1977).