Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Единственный советский антрополог, активно учитывавший все открытия приматологии своего времени, Л. А. Файнберг, сейчас почти никому не известен, хотя в своих работах (1974, 1980, и особенно — 1993, в том же году он и умер) он критиковал сложившуюся позицию большинства своих коллег по цеху. С опорой на многочисленные данные по приматам он доказывал, что в первобытном обществе наверняка, как и у всех ближайших к человеку обезьян, царил промискуитет — неупорядоченные спаривания самцов и самок, никакие "брачные пары" там не возникали. Работы Файнберга были наиболее аргументированными и последовательными, но в итоге затонули среди груды традиционных работ, не содержавших адекватных данных.

В наши дни идейными последователями Файнберга оказались западные антропологи Кристофер Райан и Касильда Жета с их мировым бестселлером "Секс на заре цивилизации", где они изложили большой объём уже современных данных, свидетельствующих о том же — первобытный человек был промискуитетным, никаких "брачных пар" не образовывал, и у него царила сексуальная свобода. Книга Райана и Жеты действительно хороша (хотя и не без огрехов).

Здесь важно подчеркнуть, что промискуитет — ни в коем случае не синоним неразборчивости. Тем же обезьянам совсем не без разницы, с кем спариваться, они вполне избирательны в плане выбора партнёров и некоторых могут предпочитать, а других игнорировать. Это характерно не только для высших обезьян, но даже и для низших (Файнберг, Бутовская, с. 125). "Выбор и предпочтения имеют влияние" (Райан, Жета, с. 77). То есть при промискуитете не только можно, но и нужно говорить о симпатиях: несимпатичные друг другу особи спариваться не будут. К тому же имеется ощутимая тенденция к избеганию родственных особей как сексуальных объектов (об этом дальше). Если описать проще, то неупорядоченность промискуитета — это свобода вступать в сексуальную связь с любой понравившейся особью. Таким образом, промискуитет — это не о неразборчивости, не о безразличии, а как раз наоборот: о свободном выборе, ограниченном только собственной симпатией. Это важное замечание.

Начнём с обезьян. Как в начале XX века наивно полагали приматологи, обезьяны образуют те же "брачные пары", что и современный человек, — то есть самец и самка были «преданы» друг другу и ни на кого «стороннего» не засматривались. Они вместе ходили в магазин, под ручку гуляли в парке и так же сообща качали своих детёнышей в колыбели. Только во второй половине XX века стало понятно, что ничего подобного нет, и самцы, и самки ведут вполне себе вольный сексуальный образ жизни.

Обезьяны — не моногамны

Термином «моногамия» (единобрачие) долгое время обозначали формирование устойчивой пары самец + самка, внутри которой концентрировалось удовлетворение многих их жизненных нужд, включая и сексуальность. Последний фактор был даже наиболее значимым в старых концепциях: моногамия означала сексуальную эксклюзивность партнёров (то, что наивно-бытовым языком можно описать как "супружеская верность"). То есть при моногамии секс всегда происходит только внутри этой пары, и никакие сторонние участники в него не допускаются. Так было гипотетически.

Исходный греческий термин «моногамия», описывающий характерное для человека объединение мужчины и женщины в некий единый (mono) союз, однажды заимствовали зоологи для описания поведения животных (Sue Carter, Perkeybile, 2018), и это стало началом длинной вереницы недоразумений. Потом учёные долгое время описывали многие виды «моногамных» животных — волки, пингвины, степные полёвки и, конечно же, лебеди (вспомним устойчивое выражение "лебединая верность"). Точно так же речь шла и о некоторых видах обезьян — гиббоны моногамны, игрунки моногамны и т. д. Глядя на широкий спектр моногамных животных, обывателю было нетрудно поверить, что весь животный мир состоит из прочных "супружеских пар".

Достаточно вспомнить гуляющие по интернету изображения льва и львицы как малограмотный и наивный символ той самой супружеской верности и любви, хотя даже детям хорошо известно, что в прайде на одного льва приходится несколько львиц — то есть «многожёнство»; ну а в действительности всё ещё сложнее.

Моногамия при таком раскладе даже кажется своеобразной константой для животных, а значит, очевидна и для человека.