Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Если карфагенские цели преобладания или полной победы были недостижимы, династическое уравновешивание сил непосредственно связывалось с идеей приемлемости (convenance), которая требовала консенсуса крупных держав по вопросу территориальных изменений [Durchhardt. 1976. S. 51; 1997. S. 17]. Желаемой целью было «справедливое равновесие», которое как раз и являлось явным предметом переговоров лидирующих государств. Действующий принцип заключался в том, что любое территориальное приобретение той или иной державы оправдывало претензии на территории или иные активы со стороны других держав [McKay, Scott. 1983. Р. 212, 214, 228; Schroeder. 1994а. Р. 6–7]. Исключение из того или иного цикла увеличения территории означало отставание и понижение в статусе. Немногие династии могли позволить себе нейтралитет. Convenance стала регулятивным принципом баланса сил или, как говорит Мартин Уайт, «дипломатическим аналогом наследственной абсолютной монархии» [Wight. 1966а. Р. 171; 1978. Р. 186; Butterfield. 1966; Gulick. 1967. Р. 70–71; Fenske. 1975. S. 972]. Династическое равновесие сил поэтому находится в близком родстве с меркантилистским торговым равновесием. Поскольку богатство рассматривалось в качестве абсолютной и конечной величины, любой торговый дефицит должен был компенсироваться притоком золотых слитков или же рассматривался в качестве абсолютной потери. Так же и территория считалась конечной, а любое приобретение требовало компенсации, которая должна вернуть «справедливое равновесие». Территориальным эквивалентом меркантилизма поэтому стал камерализм, который измерял силу государства численностью налогооблагаемого населения и величиной территории, исчисляемой по плодородию почв.

Принцип приемлемости привел к умножению войн и территориальных изменений, поскольку любое территориальное приобретение сразу же вело к претензиям на такие же территории, получение которых должно было компенсировать преимущество, полученное первым агентом. Равновесие поэтому восстанавливалось, пусть только на одном уровне. В результате политика невмешательства сделалась практически невозможной. Интервенция не только не нарушала международное право, но и рассматривалась в качестве вполне легитимного способа действий [Grewe. 1984. S. 392–393]. Следствием стало то, что двусторонние войны приводили сразу же к многостороннему опрокидыванию (renversement) позиций, провоцируемому стремлением получить территориальные компенсации. Легитимные претензии на компенсации создали совокупность практик, несовместимых с сохранением status que ante или с возвращением к нему. Обмен территорий, их передача в результате уступок, компенсаций, субсидий, выплат, которые оговаривались в процессе вполне очевидного торга, стали приметой времени. В обычном случае арифметика convenance означала, что более слабые государства разделялись более сильными. Следующие друг за другом мирные договоры кодифицировали факты исчезновения мелких государств, ставших пешками в международной игре территориальных компенсаций. Компенсация часто означала ликвидацию.

Разделы Польши: баланс сил или компенсаторное равновесие?

Три раздела Польши 1772, 1793 и 1795 гг., инициаторами которых выступали Пруссия, Австрия и Россия, служат примером ликвидирующей отдельные государства, компенсаторной динамики междинастического равновесия. Согласно (неореалистическим предсказаниям, уравновешивание сил должно было бы предупредить распад Польши. Однако никакого противовеса не возникло. Первый раздел был оправдан и осуществлен Пруссией и Австрией в качестве компенсации за приобретения Россией некоторых балканских территорий, полученных от Оттоманской империи. Второй и третий разделы оправдывались в качестве возмещения прусско-австрийских расходов во Французских революционных войнах после поражения при Вальми (1792 г.), тогда как Россия заявляла, что стремится разгромить варшавское «якобинство», действуя в интересах общеевропейского содружества королевских династий [McKay, Scott. 1983. Р. 248]. Британия оставалась нейтральной, поскольку не имела непосредственных интересов в данном регионе. Распад Польши был обусловлен не только географическими обстоятельствами. Режим общественной собственности в Польше породил конституцию, по которой власть принадлежала аристократам, каждый из которых владел знаменитым liberum veto, которое позволяло любому члену польского сейма налагать вето на законодательное решение. В результате польская выборная монархия – «коронованная аристократическая республика» – не могла развить те формы абсолютистского управления и военной централизации, которые были свойственны ее соседям. Внутренняя слабость аристократической конституции открыла возможность расчленения Польши иными державами, поскольку подобная слабость рассматривалась в качестве вакуума власти в Восточной Европе.