Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Во-первых, упомянутые выше перераспределения территорий порождают серьезный вопрос. Если целью миротворцев было возвращение международного порядка к status quo ante, как следовало относиться к этим территориальным изменениям? Мнимое противоречие устранится, если мы поймем, как державы-победители легитимировали собственные территориальные приобретения. Франция и Швеция получили указанные земли не по «праву завоевания», а, скорее, в качестве контрибуций или «сатисфакций» за услуги, предоставленные германским союзникам. Это может показаться педантизмом, однако терминология контрибуций и сатисфакций – не просто служебный юридический инструмент; она указывает на тот факт, что права на эти земли и в самом деле были приобретены. Франция согласилась в Мюнстере выплатить три миллиона ливров, то есть приобретение территории было признанной формой донововременных международных отношений между личными правителями. Кроме того, включение того текста, который напоминает договор о покупке, в мирные договоренности, показывает огромное значение, придаваемое принципу законности, которая отвечала бы старинным обычаям [Osiander. 1994. Р. 49]. Допущение права завоевания как принципа международного публичного права подорвало бы господствующий принцип международной стабильности.

Стабильность и реставрация стали поэтому лейтмотивом трактовки конфессиональных вопросов. В работах по МО распространено общепринятое мнение, согласно которому Аугсбургский мир 1555 г. стал предвестником нововременной государственности, поскольку максима cuius regio eius religio^[209]позволила каждому правителю вводить и изменять религию своих земель по своему желанию (ius reformandi). Религиозная автономия германских территорий позволила порвать с «испанским рабством». Поскольку этот принцип в предвестье Реформации означал отмену монополии империи на определение официальной веры, он, конечно, означал существенное изменение в европейской политике XVI в. Вопрос, однако, в том, в каком направлении шло это изменение? Именно в той степени, в какой правители получили право религиозного самоопределения, их подданные его потеряли. Они были вынуждены принимать веру своих правителей. Максима cuius regio eius religio была, поэтому, по своему характеру абсолютистской. В любом случае 1555 г. указывает на неразделимость политики и религии в XVI в.: государство не было светским, даже если внутри империи стал возможен деноминационный плюрализм. Испанский религиозный универсализм был избирательно замещен множеством религиозных абсолютизмов.

В какой мере Вестфалия разрывала эту связь? Принцип, в соответствии с которым каждый правитель мог выбрать или навязать свою веру своим землям, был отброшен и заменен правилом (статьи 5, 2 IPO), устанавливающим, что на каждой территории должна была «навечно» сохраняться та религия, которой она обладала 1 января 1624 г. – эта дата стала знаменитым Normal]ahr (базисным годом), служившим стандартом восстановления довоенных связок конкретных территорий и религий. Здесь мы, таким образом, обнаруживаем не что иное, как международное предписание территориального распределения разных конфессий – в противоположность Аугсбургу. Хотя правители могли менять свои вероисповедания, официальная вера страны должна была оставаться неизменной [Asch. 1988. Р. 124]. Сословия стали хранителями религиозного status quo. Это означало серьезное ограничение ius reformandi территориальных князей. В особых случаях, например для епископства Оснабрюк, в договорах было зафиксировано чередование католических и протестантских правителей. И снова в этом мы видим попытку «заморозить» распределение конфессий, дабы минимизировать конфликты. Международный договор, который привязывает религию к определенным территориям, вряд ли может рассматриваться в качестве шага по направлению к внутреннему суверенитету. Хотя приверженцам небольших вероисповеданий было позволено отправлять свои культовые действия в частном порядке, большинство из них эмигрировали в страны своей веры [Burkhardt. 1992. S. 176]. В целом, 1648 г. задал интернационализацию территориального конфессионального статуса, что перевело часы религии к отметке 1624 г. или, если брать конституционные условия, – к периоду до 1555 г., причем целью было не самоопределение, будь оно княжеским или народным, а гарантия мира. В этом смысле международная политика не подверглась секуляризации, a res publica Christiana была обновлена за счет pax Christiana.