Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Смешивая абсолютистский суверенитет с нововременным, Рагги выделяет только один важный системный сдвиг от Средневековья к Новому времени. Поэтому он не способен увидеть, во‑первых, что сама средневековая геополитическая система прошла через серьезные трансформации, и, во‑вторых, что сначала она дала место ранненововременной абсолютистской династийной системе, которая затем сама претерпела значительную трансформацию, прежде чем приобрести явно нововременные атрибуты. Это сведение двух системных трансформаций к одной приводит к тому, что он не замечает особой природы ранненововременной системы династийных государств, к смешению Вестфальской системы с нововременной системой государств и к неспособности выделить и объяснить социальные процессы, которые определили возникновение последней.

Независимо от того, где именно впервые утвердились капиталистические режимы частной собственности – в Англии или во Франции, простого существования прав частной собственности недостаточно для объяснения множественности государств в нововременном геополитическом порядке. Хотя права частной собственности поддерживают отделение нововременной политической власти от частного капиталистического владения, то есть горизонтальное разделение между государством и гражданским обществом/экономикой, само по себе оно не делает более понятной вертикальную фрагментацию множества взаимоисключающих единиц власти. Частная собственность не может объяснить территориальную дифференциацию функционально схожих государств. Вполне можно представить одно всеобщее государство, существующее на основе всеобщего режима частной собственности.

Эмпирические промахи и теоретические провалы невозможно отделить от конструктивистского подхода Рагги. Недостаточно понимать права собственности или суверенитет только как интерсубъективные и потому добровольные и основанные на консенсусе соглашения или конститутивные правила, поскольку они основаны на асимметричных социальных отношениях, включающих насилие и принуждение, то есть конфликт и навязывание. Мы не можем просто рассматривать изменения в системе‑структуре, инновации в формировании режима или само формирование нововременного суверенного государства вне ряда интерсубъективных переговоров и соглашений политических элит, независимо от того, имеют они внутриполитическое происхождения или же являются результатом ряда международных мирных конгрессов. Напротив, мы должны выявить более масштабные социальные силы с антагонистическими интересами, которые питают политическое и геополитическое изменение в конфликтных, зачастую силовых, внутренних и международных процессах. Деполитизированный подход, принятый в конструктивизме, как и его объяснительные принципы, не исчерпывает важные эмпирические и теоретические вопросы. Чтобы их рассмотреть, нам нужно оставить неореализм, реализм и конструктивизм и обратиться к той теоретической традиции, в которой собственность, понимаемая не как абстрактная юридическая категория, но как социальное отношение, располагается в центре социального исследования.

5. Неоэволюционная историческая социология

Хендрик Спрут: социальные коалиции, институциональные вариации и неоэволюционный отбор

Хотя ответы Рагги недостаточны, его критика весьма существенно изменяет неореалистическую парадигму. Хендрик Спрут, в свою очередь, извлекая радикальные теоретические выводы из новой исследовательской повестки Рагги, показывает, что неореалистическая парадигма просто устарела. В макротеоретическом описании изменения системы у Спрута с самого начала постулируется, что «изменение конститутивных элементов системы означает изменение структуры этой системы» [Spruyt. 1994а. Р. 5]. Поскольку за определяющие черты элементов нововременной системы государств принимаются исключительная территориальность и внутренняя иерархия, новый центральный экспланандум теории МО определяется так: «В конце Средних веков международная система прошла через драматическую трансформацию, в результате которой пересекающиеся юрисдикции феодальных сеньоров, императоров, королей и пап начали уступать территориально определенным властям. Феодальный порядок постепенно замещался системой суверенных государств». В то же самое время Спрут со всей определенностью заявляет, что позднесредневековое суверенное государство по своему понятию было тождественно нововременному государству.