В предыдущей главе я показал, что наблюдаемый поток истории оживляется противоречивыми стратегиями феодального и крестьянского воспроизводства. Средневековые правила классового воспроизводства, конечно, не были просто стихийными способами обеспечения материального воспроизводства, осуществлявшегося в социальном метаболизме с природой. Они не могли быть изменены произвольно. Скорее, эти способы действия проистекали из особых структур господства и эксплуатации – институтов сеньории, – были вписаны и включены в них. Именно внутри изменчивых форм сеньории вступали в коммуникацию, разыгрывались и получали временное решение антагонистические интересы непосредственных производителей и непроизводителей. Следовательно, диапазон социальных действий внутри институтов сеньории был достаточно ограниченным. И наоборот, эти структуры сеньории не налагали на социальное действие абсолютных, вечных и неизменных ограничений. Хотя они постоянно сознательно воспроизводились, но не были защищены от вызовов, поэтому их нельзя «замораживать» или реифицировать в виде «железных клеток повиновения» – идеальных типов. Люди не по своей воле вступают в отношения, которые не ими были выбраны или созданы; они усваивают их и субъективно интериоризируют, в то же время пытаясь их упрочить или выйти за их пределы, – таков пульс истории. Ограниченное произвольное действие и определяющие действие социальные институты образуют диалектический узел, открытый для качественных трансформаций. Хотя обычный социальный конфликт в период европейского Средневековья предполагал рутинные количественные изменения объема ренты – которая могла иметь форму оброка (натурального или денежного) и барщины, – во времена обострения борьбы за распределение дохода оспаривались сами институты извлечения прибавочного продукта. Другими словами, хотя рутинной формой социального взаимодействия является конкуренция и переговоры на базе неявно принимаемых или открыто признанных правил, поддержание правил может смениться их критикой. Условиями структурного изменения является общий социальный кризис; именно тогда происходят качественные изменения в структурных отношениях. Институциональное изменение возникает из конкурентного и неустойчивого силового поля противоречивых общественных интересов.
Невозможно предсказать точное время и направление исторического изменения – их можно лишь ретроспективно осмыслить. Однако баланс классовых сил во времени и пространстве, как и степень сплоченности и солидарности внутри каждого из классов, являются определяющим фактором объяснения процесса установления новых институтов воспроизводства и господства – политических сообществ. Только тогда, когда структурные, «десубъективированные» долгосрочные влияния – будь они демографическими, технологическими, геополитическими или коммерческими, – понимаются как продукт определенных отношений общественной собственности, а их влияние на человеческие действия преломляется через решения исторических агентов, – только тогда ход истории приобретает определенное направление, а его значение становится познаваемым. Поэтому история, не будучи ни случайной или произвольной, ни телеологически определенной или предзаданной, все равно может быть рационально объяснена и подвергнута критике[59]
. В этой главе я пытаюсь выяснить, как противоречивые классовые стратегии воспроизводства изменили ход европейской истории и особенно геополитическую конфигурацию власти в 800-1350 гг. Такая динамическая история покажет, почему этот период можно понять не в качестве последовательности абстрактных международных систем, а лишь как кризисный процесс, в котором геополитические отношения возникли из воспроизводства конкретных, но изменяющихся обществ, поддержав в итоге само их изменение.2. Каролингская империя
Чтобы понять значение эпохального сдвига, который произошел к 1000 г., и определить его главных действующих лиц, нам сначала потребуется кратко описать природу Каролингской империи.