Миф о другой Эвридике (СИ)

– Не спешу. Мне спешить некуда.

– Сколько лет тебе?

– Двадцать два.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Хороший возраст.

– Для кого как.

– Пить хочешь? – сменил тему Симон.

– Очень, – призналась Лора.

Он встал, широким шагом достиг ближнего киоска, вернулся с двумя откупоренными бутылками пепси-колы. Уже у скамейки его опять слегка качнуло.

– Раньше такого не было с вами?

– Давай на «ты», а?

– Д-давай.

– Было. После контузии. Но это давно было. И сегодня… совсем не контузия.

– А что?

– Знает, наверное, один Невелов. Я ничего толком не понял.

– Совсем ничего?

– Хорошо, что мы пошли в пещеру с ним вдвоём. Лучше было бы никому не ходить. Плохое время. Плохое место.

– Раньше, говорят, ходили. Многим помогало.

– Двоим не помогло. Семь лет назад. Двое домой не вернулись. А теперь… Эдуард Арсеньич.

– Что же это за вспышка такая? Откуда взялась?

Взгляд Дроздова ушёл в тень.

– Нельзя туда никому. Эта пещера – не для людей. Её – закрыть поскорее… закопать, засыпать, затрамбовать. Залить водой всю воронку. Чтобы – никто и никогда.

– Там было страшно?

– Там совсем не было страшно, – с лёгким раздраженьем отчеканил Симон, – Там совсем не было интересно. Там – никак не было. Это – не для человеческих чувств. Понимаешь?.. Всё. Хватит. Давай, о другом. Пожалуйста.

– Ладно, – повела плечами Лора. Поднялась со скамейки, – Ну что, пойдём дальше?

– Пойдём. Ты меня, считай, уже проводила. Мой дом – за этим сквером. Теперь я тебя буду провожать.

– Сама дойду. Со мной всё в порядке.

– Со мной тоже. Почему я должен отказать себе в таком удовольствии? Если ты, конечно, согласна. Где ты живёшь?

– Я… далеко живу. Общага кондитерской фабрики. Улица Туманова.

– Ого! Чего ж вылезла из машины?

– Отвечать обязательно?

– Виноват… – чуть стушевался Симон, – А вообще, сама-то ты откуда?

– Наверное уже – ниоткуда, – глухо сказала Лора, – И уж точно – никуда.

Пауза вышла душноватой, вязкой и протянулась до конца сквера, и захватила ещё часть улицы.

– А у меня дома арбуз в холодильнике, – грустно объявил Симон, – Красный. Холодный. Вчера купил. Съесть не могу.

– Не беда, – рассудила Лора, – Скорми ближним своим.

– Нету ближних. Арбуз есть. А ближних нету. Одни дальние.

– Придётся самому отдуваться.

– А если я тебя попрошу зайти на полчасика и помочь, ты, конечно, откажешься.

– Конечно, откажусь.

3. Синички

Их вытряхнула из снов внезапная ледяная тревога. Они почти одновременно соскочили с кроватей, обошли раздвинутую ширму, отделяющую их угол от остальной комнаты.

Мать стояла босиком на полу в ночной сорочке. Тоже только-только из сна. Она повернулась к ним; в глазах – недопонятый ещё, вязкий испуг, утленькая надежда: может, всё-таки, ещё сон?..

Трое в комнате. Как, откуда взявшихся?! Огромных… чужих… чужой запах – запах недобра, небрежной проломной силы… Как они здесь?!. Зачем?..

Тот, стоящий у двери: утиный нос и оладьи губы… глаза мелки и остры. Другой, который ближе: белесая щётка-стрижка, скошенный подбородок, круглые торчащие уши… во взгляде – масляная, мутная желть… Самый огромный: полосатая майка под коричневой с красными клиньями курткой… он неспешно прошагивает по комнате, словно не замечая хозяев, плюхается на стул-нога за ногу. Щекастое медленное лицо. Череп – полированный светлый булыжник. Бульдожьи глаза – в в удовольствии-покое. Он смакует эффект своего вторжения.

– Ну что, птицы, проснулись? – почти весело взглядывает он на остолбеневших девочек, – Молодцы. Тогда быстренько умываться, чистить зубы, заплетать косички. И – в путь. Завтраком вас накормят в другом месте. Вкусным завтраком.

– К-как вы?.. – смогла наконец выговорить мать, – Двери же… замки же…

– Для нас, фрау, открываются любые двери. Замки уважают нас. А вы, я гляжу, нам почему-то не рады. Обидно.

Голос Булыжника, вперекор его облику, высок, бархатист, плавен.

– Что вам надо от нас? – мать сделала два шага, встала между ним и дочерьми.

– От вас, фрау, ничего, – усмехнулся Булыжник, – Вы, вообще, здесь лишняя. Вы, по нашим сведениям, сейчас должны быть на ночной смене. Что ж это вы уклоняетесь от трудовых обязанностей?

Юля с Элей почти одновременно облизнули губы. Сердца их одинаково колотились под сатиновыми ночнушками. Причина появления этих громил была ясней ясного. Кто сможет помочь? Что делать? Куда их собираются везти? Туда?.. Наверное…

– Кто вы такой? – с отвращением смотрит Юля на короткую латунную шею в золотой цепи, стараясь не поднять взгляд до его взгляда.

– Ваш ангел хранитель, птицы. Неужели не нравлюсь?

– К-куда вы нас повезёте?

– В путешествие. В увлекательное путешествие.

– Какое путешествие!? – тонко вскрикнула мать, – Не трогайте их!

– Вот кричать не надо, фрау, – посуровел голос Булыжника, – Могут сделаться неприятности.

– Не трогайте их! – умоляюще искривились губы женщины, – Они ни в чём не виноваты. Им всего по пятнадцать лет. Я отвечаю за них… за всё…

– К сожаленью, фрау, в этой жизни каждый отвечает за себя. С детства. Ну так, что стоим, птицы? Одеваться.

«Мобильник… на тумбочке у кровати… – мельк Юлиной мысли, – незаметно вызвать Рамина…».