Миф о другой Эвридике (СИ)

«Ну что ты, что ты? – одними губами спросила его Лора, – Что тебе не даёт покоя? Ты опять вспомнил, да? Вчера, со мной, ты забыл, а теперь, без меня, ты вспомнил. Ты – не без меня. Я – вот она, рядом. Я буду рядом…».

Лора вдруг отнеслась от себя, разглядела себя со стороны, разглядела сварливо-презренно. «Совсем уже ополоумела! Ты чего гонишь пургу-мелодрамщину? Если тебя, дуру, затащили в постель, попользовались тобой, то значит… Значит, что ничего не значит. Так, мелкий эпизод. Проснётесь – улыбнётесь – разойдётесь. Каждый – к своим проблемам. А в его проблемах – не ты. Не ты. Может, сейчас одеться, уйти потихонечку. Не объясняться, не смущаться, не врать. Наверное, правильней всего».

А вчера он сказал…

Лора встала в смутном чувстве, стараясь бесшумно ступать, подошла к окну. За окном обыкновенная, серо-зелёная, асфальто-тополёвая улица, пустая, без машин и людей. Рано ещё. Сколько там, на часах? Десять минут шестого. Сегодня суббота. Не спешит никто никуда.

А вчера он говорил тако-ое!.. Вчера он сказал, что она теперь будет жить здесь Всегда. С ним. Она родит ему троих сыновей и одну дочь. Четверых детей. Или больше. Он обязан иметь много детей и вырастить их.

Потому что слишком много детей не родилось по его вине. Поэтому что им не у кого было родиться. Он постарался, чтобы – не у кого… От неё зависит его жизнь, она искупитель его вины, она – незаслуженная награда ему…

Чересчур, через край красивого, нелепого, нетерпеливого, невозможного наговорил он ей, а она верила, потому что была в его объятиях телом, в его наважденном плену душой. Это было вчера. А после самого распрекрасного-рассумашедшего «вчера» всегда приходит здравомысленное «сегодня». И ставит всё и всех на прежние места, и выветривает розовый туман. Се ля ви, господа-товарищи.

Лора отвернулась от окна, направилась к своей одежде. Остановилась, задержалась над ним, спящим.

Глаза его были плотно закрыты. Зрачки под веками неподвижны. Но – показалось ей, может – чуть-чуть тронулись укромной улыбкой углы жестких губ. Что-то мелькнуло хорошее там, в его мерещном мире. Что-то увидел он. А вдруг – её и увидел?.. «Может – не всё безысходно так? Может быть, стоит ещё попытаться? Пожелать себе… себе с ним… Он вчера всерьёз говорил. Искренне. Он – не то, что… Он – настоящий. Ты ему… кажется, нравишься. И он тебе…

Да хватит слюни размазывать! – зло осадила она себя, – Щас тебе, на подносе! Ага… всё сразу, за один вечер. Бюро добрых услуг. «Счастливую жизнь заказывали? Получите свеженькую, только что из духовки». В-выкуси-ка! Он, может, и настоящий. А ты уже нет. Что, забыла уже, да? забыла? То, что наделала ты… т-тварь!.. А ну пошла вон отсюда!».

Лора одела свою футболку, тихонько взяла джинсы. Вздрогнула от пронзительного телефонного звонка.

Машинально протянула руку к трубке, отдёрнула.

Симон быстро вскочил с кровати, снял трубку.

– Да, Рамин, да… что слу… да, со мной всё в порядке, самочувствие прекрасное. Что случилось? Как пропали? Просто не отвечают? Ты когда звонил? Совсем ничего? Вряд ли. Неужели… Конечно, еду. Постараюсь. Поосторожней там. Подожди меня.

– С синичками что-то, – сообщил он Лоре, торопливо одеваясь. Мобильники молчат.

– Может, разрядились, – неуверенно сказала Лора, – Может…

– Всё может. Дай Бог, чтобы тревога оказалась ложной.

– Я с тобой.

– Ладно. Бегом. Ловим такси. Или что там попадётся.

5. Лита

Густейший снегопад, снегосверженье. Непроглядно белая стихия вокруг – стерильная торжественная погибель. Никого нет, не было, не будет; тебя прежней нет: ты – невесомый парящий клочок изумления в снежном бескрае.

Один раз, в самом начале, ей удалось вынырнуть оттуда, меж слоями тумана увидеть ночную палату, неподвижно лежащего на кровати… самого дорогого её человека; обнаружить себя, бессильно прикорнувшей на пустой соседней кровати… «зачем на кровати? нельзя, ей разрешили только сидеть… сидеть рядом с ним, сейчас войдёт дежурный врач или сестра – будет скандал… встать… быстро».

Не получилось встать. Туман сознанья загустел, завихрился, в тумане возник причудливый кратер и опять втянул её в ослепительно белую грозную красоту.

Она медленно плыла в снежном несусветье – бестелесная и бесстрашная; всё вокруг вздымалось – срушивалось, кипело упорной неживой жизнью. Снег совсем не был холоден, он не таял, не умел таять, он не был ватно пушист или льдисто колок, он не копился слоем внизу, а пропадал куда-то, он не имел веса и не занимал объёма; Лита, двигалась не через, а сквозь него. Ничего не разглядеть было ни вблизи, ни вдали, но она знала, что ей – туда.

Она вдруг почувствовала. Со счастливым отчаяньем. «Ну наконец!.. наконец-то. Здесь?.. почему здесь? Боже, почему здесь?.. хотя бы здесь уже, хотя бы в этой белой чужой эфемерии.

Он приближался ей навстречу. Он жестом остановил её.

– Эдуард!

– Всё, Лита. Дальше нельзя.

– Нельзя? А что там? Ты оттуда?

– Ещё нет.

– А тебе назад со мной можно?

– Тоже нельзя.

– Где же ты? Что случилось с тобой в пещере?

– Должное. Выход из причин. Хотя, не по моей воле.

– Куда выход?

– Как тебе объяснить… Одно из названий этого – Подступ.