Читаем Миф о Христе. Том I полностью

Сторонники гипотезы исторического Иисуса указывают часто на то, что образ евангельского Иисуса не лишен теневых сторон, В некоторых мелких деталях евангельского рассказа, например, во временной потере Иисусом чудотворной способности, в том, что он не представлен в евангелии, как существо всеведущее, в отношении учеников Иисуса к учителю и т. д., — во всем этом, желают видеть доказательство достоверности евангельских сведений. Теолог Шмидель установил сначала пять, а потом девять мест в евангелии, которые он признал «достоверными» и избрал в качестве основного фундамента для «действительно научного жизнеописания» Иисуса. Места эти: Марка, 10, 17 и т. д. («Почему ты называешь меня благим?» и т. д.); Матфей, 12, 31 и т. д. («А хула на духа не простится» и т. д.); Марка, 3, 21 («Он вышел из себя» и т. д.); Марка, 13, 32 («О дне же том и часе никто не знает»); Марка, 15, 34 («Боже мой! Для чего ты меня оставил?»); Марка, 6, 5 («И не мог совершить там никакого чуда»); Марка, 8, 12 («Не дастся роду сему знамение»); Марка, 8, 14 — 21 (упреки Иисуса, обращенные к апостолам по случаю недостатка хлеба); Матфея, 11,5 («Слепые прозревают, и хромые ходят») и т. д. Весь этот «фундамент» имеет, конечно, смысл, если только предположить, как думал Бруно Бауэр, что евангелия стремились нарисовать какой-то незапятнанный идеал, образ бога. Но он рассыпается вдребезги, когда мы подходим к нему с нашей точки зрения, когда мы отстаиваем предположение, что евангелия как раз стремились нарисовать образ человека. Если в намерение евангелистов действительно входила задача изобразить перед своими читателями «Христа» апостола Павла, богочеловека, отвлеченное духовное существо, в качестве настоящего живого человека, дабы подвести реально-историческую почву под Павлову идею «богочеловечества» Христа., то им, разумеется, необходимо было придать своему Иисусу человеческие черты, причем эти черты могли быть выдуманы или позаимствованы из действительной жизни почитаемых учителей, разумеется, всегда дававшей основание думать, что даже у благороднейших и лучших людей бывают часы уныния и скорби, что целительные способности тесно связаны с верой больных, что «несть пророка в своем отечестве», что самые верные ученики могут иногда отречься от учителя. Ведь, и пророк Илия, этот ветхозаветный прообраз спасителя, переживал такие часы уныния, когда молил бога о смерти, пока, наконец, господь не укрепил его в чувстве призвания. Глава 10, 17 Марка является просто выражением общераспространенной со времени Платона мудрости; гл. 14, 24 Марка позаимствована из Псалтири (22), которая вообще повлияла на некоторые детали в описании истории распятия; гл. 11, 5 из Матфея берет свое начало из Исайи (61, 1), в греческом тексте которого значится: «Дух господа на мне, ибо он помазал меня. Он помазал меня благовествовать нищим, исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, а слепым возвестить, что они прозреют, проповедовать благоприятный год господень и день мщения господа нашего, печалующихся утешить». Девять «основных столпов» Шмиделя оказываются, таким образом, весьма ненадежными, так что построить на них «действительно научное жизнеописание Иисуса» никак не мыслимо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Библия. Историческое и литературное введение в Священное Писание
Библия. Историческое и литературное введение в Священное Писание

Барт Эрман, профессор религиоведения Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, доктор богословия, автор более двадцати научных и научно-популярных книг о Библии, жизни Иисуса и истории раннего христианства, свою настоящую книгу посвятил исследованию еврейских и христианских писаний, составивших Библию, которые рассказывают о Древнем Израиле и раннем христианстве. Автор рассматривает Писание с исторической и литературной точек зрения: пытается объяснить, почему оно сложно для во(приятия, рассказывает о ранних израильских пророках и пророках времен Вавилонского плена, о поэтах и сказителях Древнего Израиля и Посланиях Павла… Таким образом подводит к пониманию, что Библия играет ключевую роль в истории европейской цивилизации.

Барт Д. Эрман

Христианство / Религия
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика