Весь первый час я хранил молчание и не сводил с Чон глаз в надежде освоить управление катафрактом обычным, традиционным путем. К несчастью, из всех мною съеденных хоть каким-то сходством с водителем катафракта обладал только некий радист, а этого было прискорбно мало. Недаром, недаром Сонгхва, сестра моей бабки, постоянно подчеркивала важность систематического образования, пусть даже в то время я пропускал ее наставления мимо ушей… (Кстати заметить, одной из ее первых жертв был студент университета, только изучал он не инженерное дело, а классическую литературу. Что и неудивительно: в те времена, цитируя направо и налево максимы из «Двадцати трех принципов добродетельного управления» да время от времени обращаясь в стихах к луне, можно было добиться немалых чинов.) Да, способность вмиг овладеть всеми знаниями и умениями человека, сожрав его печень, прилежания и трудолюбия в лисах не развивает.
– За что они тебя преследуют? – спросил я, рассудив, что лишняя информация о Чон мне вовсе не помешает. – И кто, кстати, эти «они»?
Чон повернула какую-то ручку, и на одном из экранов возникло множество линий вроде спутанных нитей.
– За то же, за что и всех остальных.
Не настолько глупа, чтоб раскрывать незнакомцу всю свою подноготную… ну что ж, в этом ее вполне можно было понять.
– А откуда мне знать, что ты не пристрелишь меня после того, как я помогу тебе?
– Неоткуда. Но, уйдя от преследования, я тебя отпущу.
Не самый удовлетворительный из ответов.
– Это если уйдешь.
– Должна уйти.
Тут дружелюбная безмятежность Чон в первый раз дала сбой.
– Может, сумеем договориться? – предложил я.
Чон не откликнулась, но в это время путь наш лежал по краю обрыва, вдоль отвесной скалы, и, вероятно, она не решалась отвлечься от управления: что, если машина, оставленная без внимания, споткнется о камень и кувырком полетит в пропасть? Сам я разобрать, что вижу, почти не мог. Во-первых, следить за дорогой с такой высоты не привык, а во-вторых, по запахам из рубки катафракта тоже не сориентируешься, хотя к вони металла и немытого тела нос мой мало-помалу начинал приспосабливаться.
– И что же ты можешь со своей стороны предложить? – спросила Чон, остановив катафракт под каменным выступом так, чтоб его не заметили сверху.
Выходит, нам следует опасаться преследования с воздуха? Но ведь теперь, когда двигатель катафракта умолк, вертолеты я наверняка услышать смогу? Полагаться на мелких божков ветра и бури не стоило: они почти так же капризны, как и огонь.
Вглядевшись в россыпь мерцающих на экране точек, Чон задышала чаще и тихо выругалась на одном из сельских диалектов, который я понимал разве что с пятого на десятое.
– Остается только надеяться, что они слишком рассредоточились и не сумеют понять, какой мы выбрали путь, – тихо, словно ее могли услышать снаружи, сказала она. – Пока я не удостоверюсь, что их приборы нас не засекут, двигаться дальше нельзя.
– Что, если я поклянусь перед духами предков отвести тебя куда нужно, скрыв от погони тепловое излучение машины при помощи мелких божеств? – предложил я. Предложение было сделано наугад, но возражать Чон не стала, и я рассудил, что догадка попала в точку. – Может, тогда ты меня хотя бы развяжешь?
– Не думала я, что лисы поклоняются предкам, – проговорила Чон.
Смерив меня недоверчивым взглядом, она выудила из бардачка «кирпич» и ловко, проворно вскрыла обертку.
Несмотря на отвратительный запах, рот немедля наполнился слюной: в последний раз ел я довольно давно.
– Лисы есть лисы, а не божества, – ответил я. – Что толку поклоняться лисице? Однако я помню, как мать и остальная родня заботилась обо мне. Их память многое для меня значит.
Но Чон, не дослушав, покачала головой, подхватила крошку «кирпича», упавшую на колено, задумчиво оглядела ее и отправила в рот.
Скорее всего, рацион, разработанный, чтоб кое-как поддерживать силы человека, мне в лисьем облике на пользу бы не пошел, однако сдержать обиду на то, что со мною не поделились, несмотря на всю ее иррациональность, оказалось непросто.
– Нужны гарантии, – сказала Чон. – И не лисьи, а настоящие.
– И как ты себе это мыслишь, учитывая, что я и есть лис?
Чон улыбнулась, странно блеснув зубами в неярком свете пригашенных ламп. В этот миг лицо ее очень напомнило мне изображения жутких боевых масок из книг о древней истории.
– А вот как. Поклянись кровью мудрых тигров.
Сердце мое так и екнуло.
– Мудрых тигров на свете уже не осталось, – сказал я, и это вполне могло оказаться правдой.
– Ничего. Тут я согласна рискнуть, – ответила Чон, улыбнувшись шире прежнего.
Когда я был лисом юным, практически взрослым – то есть как раз доросшим до попадания в беды самого скверного свойства, – мать повела меня к мудрой тигрице.