Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Кормление богов – дело хитрое. Большую часть познаний на этот счет я почерпнул от Сонгхвы, сестры моей бабки. Мать подобной волшбой пренебрегала: дескать, собственный мех, не говоря уж обо всех обыденных уловках, перенятых у матери, укроет ее от напастей куда вернее всяких богов. Что до меня, я ей в подобных вещах значительно уступал.

Великие божества Небесного Чина, направляющие круговорот звезд, откликаются на человечью лесть – благовонные курения (кстати сказать, я не раз задавался вопросом, зачем возжигает благовония та мудрая тигрица – на радость золоченой статуе, или для собственного удовольствия), подношения в виде жареной утки с мандаринами либо рулонов шитого золотом шелка, а к самым могущественным из великих божеств не подступиться без ритуалов и песнопений. В этом я, так и не набравшийся храбрости сожрать шамана или волшебника, разумеется, ничего не смыслил (зато об участи сестры моей бабки, Сонгхвы, ни на минуту не забывал). По счастью, иметь дело с мелкими божествами было куда как проще.

– Нет ли в твоей машине детали, без которой можно обойтись? – спросил я Чон.

Чон поджала губы, но спорить не стала. Достав отвертку, она отвинтила одну из приборных панелей вместе с джойстиком и всем остальным, однако винты бережно спрятала в карман.

– Похоже, поврежденная рука уже ни на что не годна, – сказала она.

Оголенные пучки проводов и трубки системы охлаждения выглядели, точно обнаженные вены. Поморщившись, Чон принялась выдергивать разъемы кабелей из гнезд и вскоре освободила панель.

– Сгодится?

Мелкие божества навряд ли разбирались в устройстве катафракта лучше меня.

– Да, – подтвердил я с уверенностью, которой на самом деле за собой вовсе не чувствовал, и протянул руку к панели.

Прижав к ее нижней, изнаночной стороне ладонь, я невольно поежился: в тепле разогретого металла чувствовалась неприязнь.

– Вот мое подношение, – заговорил я на языке гор и лесов, известном даже городским лисам (а меня мать, лисица старых обычаев, как и подобает, растила в лесу). – Земля, и камень, и…

Тут Чон досадливо выругалась и отвлекла меня, хотя звонкое напряжение в воздухе подсказывало, что мелкие божества уже столпились вокруг, тянутся, тянутся к нам.

– Что стряслось? – спросил я.

– Без боя не обойтись, – пояснила Чон. – Пристегивайся.

Для этого панель из рук пришлось выпустить. Едва я успел разобраться с ремнями безопасности, оказавшимися гораздо сложнее автомобильных, панель лязгнула об пол: катафракт зарокотал, пробуждаясь к жизни. Мелкие божества придвинулись ближе, завыли, требуя дани – я, лис, прекрасно их слышал, пусть даже Чон ничего не замечала.

Разноцветные лампы вспыхнули, засияли в полную силу. Их свет покрыл глянцем сальные, слипшиеся волосы Чон, отразился в ее глазах, проложил длинные тени от крыльев носа к уголкам губ. Взвыли сервомоторы – я мог бы поклясться, что катафракт, пробуждаясь от сна, стонет, скрипит всем телом.

Склонившись, я подобрал с пола панель. Ее края больно впились в ладони.

– Много их? – спросил я, но тут же задумался, стоит ли отвлекать Чон от дела перед самым началом боя.

– Пятеро, – отвечала она. – Что бы ты там ни делал, заканчивай поскорей.

Покинув расщелину, в которой мы прятались, машина перешла на бег – в собственной, разумеется, версии. Желудок сжался в комок, ухнул куда-то вниз, но куда хуже тряски оказалось замирание сердца при каждом ударе тяжелой металлической ступни оземь: меня никак не оставляло ощущение, будто катафракт вот-вот провалится в землю по пояс. Пусть даже божества земли и камня смягчали удары, взяв на себя роль амортизирующих подушек, несоответствие ожиданий происходящему здорово нарушало гармонию мира (в моем, разумеется, понимании таковой).

Системы управления разразились звуками, которых я иначе, как «пронзительные», отрекомендовать не могу. Предоставив разбираться в их смысле Чон, я снова сосредоточился на мелких божествах. Судя по ряби, по коловращению воздуха в рубке, терпение божков подходило к концу: в конце концов, земля и камень в союзе с металлом, а металл, особенно призываемый на помощь оружию, тоже не отличается постоянством.

Волшебство на сей раз снабдило меня не ножом, не кинжалом, а шпилькой для волос. Вынув ее из прически, я кольнул острым концом ладонь и размазал набухшую каплю крови по рукояти джойстика.

– Помогите нам ноги отсюда унести, – сказал я мелким божествам.

Не слишком-то красноречиво, однако выдумывать что-либо лучшее было некогда.

Мир накренился набок, побледнел, потемнел, пошел трещинами. Кажется, Чон что-то сказала, но я ни слова не разобрал. Миг – и все вновь стало по-прежнему.

– Еще, – потребовали мелкие божества. Голоса их звучали, точно зловещий, сухой перестук трясущихся костей.

Я зашептал им сказки о том да о сем, по-прежнему – на языке гор и лесов, в котором нет иных слов, кроме воскрешения в памяти запаха опавшей хвои на заре осеннего утра, или жирного перегноя, взрыхленного земляными червями, или капель дождя, заполняющих оставленный в глине след. Я еще оставался лисом настолько, чтоб не забыть всего этого.