Мифогенная любовь каст

Поднявшись по переплетающимся дорогам Аксельбанта, она вышла на Эполет. Впервые в Венгрии Отвесное выделило из себя некую горизонтальную площадку. Эта площадка оказалась золотой, круглой и состояла из золотого шнура, плотно свитого в колоссальную спираль, вокруг же насколько хватало глаз распласталось, словно черви, сплетенное золото Бахромы. Это и был Эполет. Как только Совокупное Существо вышло на Эполет, оно распалось. Кто-то ясно (как бы алмазной памятью) припоминал, что в свое время (возможно, века, а возможно, секунду назад) в этом существе слились доктор, какой-то парторг и трое берсерков. Однако теперь оно распалось всего-навсего на Дунаева и Джерри Радужневицкого. Джерри вышел из Улитки сразу в черной фрачной паре, в белом галстуке с крупным бриллиантом. В руках держал цилиндр и перчатки. Вид у него был рассеянно-сосредоточенный, как у каждого подлинно светского человека, готовящегося войти в пригласивший его дом. Свежее лицо с румянцем, холеная бородка в стиле Арамис. Дунаев взглянул на себя и убедился, что и сам выглядит подобным образом. Оба держали в руках черные цилиндры, но они не смогли бы надеть их на головы, так как головы их были заключены в странные белые шлемы, отдаленно напоминающие летчицкие.

– Поздравляю, Вальдемар! – развязно произнес Джерри. – Мы поднялись по Венгерской Стене. Это победа. Теперь не грех и развлечься. Мы на Эполете так называемого Гусара. Он же Курчавый, он же Большой Гурвинек. Здесь, на Эполете, мы приглашены в гости. Венгрия, с божьей помощью, осталась позади. Могли мы там косточки сложить, но не сложили. Еще несколько шагов – и войдем в Вену. Бодрей, Вальдемар, осаночку поправь. Входим в благородное общество. Обещаю: будут дамы, светские игры и море холодного шампанского. На Гусарском Плече не куксятся! Усы подкрутить, щеки надуть – и входим!

Глава 35

Вена и Аристократия

В Вену уезжают в рессорной коляске,

Руками в перчатках придерживая шляпы.

Горничная в кружевах, мальчик в картонной маске

Их провожают в тени деревянного папы.

Папа источен жуками, в Вене танцуют вальсы,

За декадансом и картами не замечают людей,

И, спотыкаясь о нищих, грубо бормочут «Шайссе!»,

И уезжают в Пратер в сопровожденье гостей.

Но в темноте фабрик синеют глаза рабочих,

Со Скандинавского моря свежий дует норд-ост.

И в каждом немецком сердце, среди оседающей ночи,

Вдруг проступает четкость святых, указующих звезд!

Среди душистой прели изысканных будуаров,

Среди дворцовых комнат и розовых мягких цветов,

Слышен веселый грохот грядущих наших ударов,

Слышен весенний грохот падающих оков!

И каждый немецкий мальчик, покинув седые термы,

Покинув пар и влажность пустых бассейнов и урн,

Находит тысячи свастик в каплях собственной спермы.

Он ей угощает девочек, как приказывает Сатурн.

Девочки станут летчицами, посвященными тонкому хлебу,

Сестрами и святыми, будут плести мешки.

Каждый немецкий мальчик глаза поднимает к небу

И без улыбки смотрит в его ледяные смешки.

Оказалось, что Эполет – это парк, причем во французском духе. Золотистая аллея струилась среди тонких живых изгородей, скручиваясь в огромную спираль. В центре спирали, в центре этого круглого загадочного парка-завитка, возвышался небольшой дворец, окруженный кустами, имеющими форму геометрических фигур – конусов, пирамид, кубов и шаров. Вечерело, воздух стал синим, и в этой синеве красиво и уютно светились высокие окна дворца, отбрасывая пять золотых коридоров света на песок аллеи, на мраморных крокодилов, лежащих в темной траве. В окнах посверкивали люстры и золотые рамы огромных картин, кто-то ходил там по залам – чувствовалось, там затевается праздник. Что-то очень заманчивое, сладкое, как в далеком детстве, почувствовал парторг в этих окнах, захотелось поскорее войти туда, увидеть чьи-то сияющие глаза, услышать тяжелый шорох бального платья, пригубить ледяного шампанского, надкусить хрупкий эклер…