Читаем Мифогенная любовь каст полностью

Венчание Радужневицкого подходило к концу. Византийское сверкание внутренних пространств собора Святого Марка – словно шквалы золотой чешуи, словно легионы золотых рыбок, каждая из которых пела пронзительным голоском «Что тебе надобно, старче?». Греческий священник, заплаканный старец в духе Эль Греко, совершал обряд.

Радужневицкий стоял перед аналоем в сером английском дождевике, горло его вроде бы охватывал длинный шарф грубой вязки. Кажется, он был простужен. Во всяком случае, то и дело подносил к лицу белый платок. Возможно, сморкался. Или скрывал таким образом растроганность. Его невесты тоже переоделись во всем дорожное: серые юбки до колен, высокие кожаные краги, макинтоши с большими карманами, брезентовые рюкзачки.

Сразу после венчания новобрачные собирались отправиться в кругосветное путешествие. Этим и объяснялись их дорожные одеяния.

Собор был пуст в этот час – все гости остались в палаццо. Только священник и трое венчающихся находились в соборе. Еще у выхода сидел один – грязный мужчина в задубевшем летнем пальто. Типичный fratellino, братишка свалок, ночлежных домов и церковных дворов. Со странной улыбкой, счастливой, можно сказать, улыбкой, он смотрел на небо с низкими и неровными облаками, на лагуну. В общем-то, легко узнавался в нем «блаженный» – из тех редкостных попрошаек, которым можно доверить шкатулку с семейными драгоценностями – они вернут ее в целости и сохранности, попросив за хранение сольдо.

Обряд закончился. Радужневицкий взял невест за руки, и они вышли на паперть.

– Удачная была мысль: венчаться в Венеции, – произнес жених по-русски, жадно вдыхая венецианский ветер – полуморской, полуболотный, свистящий одновременно о свежих просторах и о ряске в крошечных заводях.

– Здесь так красиво. Дух захватывает, – сказала одна новобрачная, натягивая перчатки. – Нет, наверное, более прекрасного места на свете. Ну вот и повод, чтобы уехать отсюда.

– В кругосветное, в кругосветное! – весело воскликнул жених. – Нас ожидает все! Воздадим должное Земному Шару – это достойный старикан!

– А мне кажется, он младенец! Baby, – усмехнулась другая невеста.

– А вот и наш катер! – жених указал на лагуну концом трости. – Давайте отправимся к морю.

Они быстро пошли к пристани, зачем-то прихватив с собой нищего, что сидел у входа.

Вскоре эти четверо оказались на Лидо, на полоске земли, отделяющей венецианскую лагуну от открытого моря. Они стояли на пустом пляже, лицом к морю, спиной к пустым и роскошным отелям.

– Видите? Дельфины, – произнесла одна из девочек, указывая на море. Действительно, там, где на море лежало длинное солнечное пятно, резвилась и прыгала стая дельфинов.

– Раньше я их здесь не видела, – сказала другая девочка. – Но вот люди убрались отсюда, и дельфины сразу появились.

– А я думала, они любят людей, – сказала Элли. – Им нравится играть с ними. Они общительные.

– Ну, вот мы и составим им компанию! – воскликнул Джерри весело. – А они нам. Отпразднуем нашу свадьбу в лучшем обществе! Мы, правда, не люди, но им что люди, что боги – все едино.

Он стал сбрасывать с себя одежду. Девочки последовали его примеру. Радужневицкий и девочки быстро разделись, вошли в море и поплыли по направлению к дельфинам. Радужневицкий держал над водой бутылку шампанского.

Дунаеву отчего-то стало лень раздеваться, и он поплыл за ними прямо в одежде. Его переполняла радостная мощь – ни пыльник, ни бинокль, ни тяжелые сапоги не мешали наслаждению, которое он получал от купания. Даже если бы на нем висели чугунные вериги – и это не уменьшило бы счастья. Соленые волны весело били его по щекам, он хохотал. Вскоре вокруг них уже ныряли и прыгали блестящие тела дельфинов. Смех богов и тонкий дельфиний скрежет, величественный плеск моря… Четверо купающихся оседлали четырех дельфинов и с хохотом понеслись на них в открытое море, прочь от земли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза