во владение дедовским царством. Так рассказывает Креть
ен де Труа в своем «Клижесе». Подробности романа напо
минают легенды о Тристане и Изольде, о Ланселоте и Жи
невре, но еще более знакомую нам апокрифическую повесть
об увозе Соломоновой жены. Это убеждает нас, что и источ
ник сказания о Ланселоте и Тристане следует искать в том
же направлении. Если в романе, содержание которого мы
передали, Клижес играет роль Китовраса, а стало быть, 194
«первого Морольфа» в предполагаемом древнейшем содер
жании его саги, то в английской балладе «Sir Cleges» он —
комическое лицо, напоминающее второго Морольфа и его шу
товские выходки при дворе Соломона. Эта параллель много
знаменательно протягивается и на Мерлина, потому что и
Cleges приводится в связь с королем Утером. Он хочет под
нести последнему подарок, но привратник и управитель дома
допускают его к королю лишь под условием, что он поделит
ся с ними наградой, какую за то получит. Cleges просит себе в
награду двенадцать ударов палкой, которыми и делится по
уговору. Сближение Клижеса с Морольфом и Мерлином де
лает вероятной связь романа и баллады, на которую указыва
ли уже Франциск Мишель («Roman de la Violette») и Грассе
(«Sagenkreise») и которую отрицал Холланд.
Но это сближение не единственное. «Во французской
литературе встречается много рассказов, в которых нельзя
не признать стиль греческого романа или обработку роман
тических сюжетов из греческого мира, — говорит Герви
нус. — Так, например, в романе о Раймонде дю Бусге (du Bousguet), в легендарном сборнике Бернара, во “Флоре и
Бланшефлер”, в “Гильоме Английском” Кретьена де Труа, в
“Parthenopeus” и родственном ему “Florimond”, который и
написан был по французски природным греком (1188)».
Прибавим к этому «Jourdain de Blaivies», оригиналом кото
рого Хофман считает византийскую повесть об Аполлонии
Тирском. Но византийцы, со своей стороны, были большей
частью лишь посредниками, пересказчиками восточных по
вестей; торговые сношения, крестовые походы были путями
распространения; к ним мы присоединили еще еретическую
пропаганду и широкое влияние апокрифической литерату
ры. Пути эти должны были коснуться прежде всего южно
европейского побережья, Италии и Прованса. Не разделяя
195
всех мнений Фориэля, мы тем менее склонны разделить то
общее отвержение, с каким современная европейская наука
относится к его гипотезе о первенстве провансальского ро
мана перед французским. Цикл Карла Великого и его фео
дальных паладинов был слишком далек от провансальцев, и они могли принять его лишь из вторых рук, в обработке
северных труверов. Но Мерлина и Ланселота, Тристана и
Клижеса им нечего было искать в далеких преданиях кель
тов, когда источники легенд и, может быть, самих названий
были у них под руками, в восточно византийских переска
зах. Tacco называет трубадура Арнаута Даниеля автором
романа о Ланселоте; свидетельство, к сожалению, слишком
позднее, чтобы на нем можно было основаться; но еще Дан
те приписывал тому же трубадуру prose di romanzi («Чисти
лище». XXVI, 118)1, a название gran maestro d’amor2, кото
рое дает ему Петрарка («Триумф любви» IV, 40), необъяс
нимое из лирических стихотворений Даниэля, получает
смысл, если допустить, что еще в XIV в. он считался авто
ром «Ланселота». Так заключает Диц, и ничто не мешает
предположить, что Данте мог иметь под руками провансаль
ский текст романа и читал его сам, прежде чем дать в руки
Франческе и Паоло, в известном эпизоде «Ада»: В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ (V, 127—128).
1 В переводе М. Лозинского:
«В стихах любви и в сказах он сильней
Всех прочих...».
2 Великий маэстро любви (
БЛАГОРОДНЫЙ РАЗБОЙНИК
Артур — олицетворение Британии мифологической, эпи
ческой, рыцарской, идеальный правитель, покровитель стра
ны, который в урочный час непременно придет на выручку
своим соплеменникам. Однако чем дальше в прошлое ухо
дила «эпоха первотворения», когда закладывались основы
британской нации, тем «бестелеснее» и возвышеннее, тем
отстраненнее делался образ Артура. А ведь национальный
символ должен быть, если позволительно так выразиться, символом «из плоти и крови», «ангельская природа» ему
противопоказана (кстати сказать, даже в христианском уни
версуме национальными символами становились, как пра
вило, святые и угодники, но не Божество — вспомним, к
примеру, Георгия Победоносца или Николая Угодника, ир
ландского святого Патрика или валлийского Давида). Ины