Мифология греков и римлян

а) Их нет ни у Гомера, ни в «Теогонии» Гесиода (№ 61 а). Но Страбон (№ 65 а) приводит тексты и из Гесиода (т. е. из генеалогий, дошедших до нас под именем Гесиода), и из других послегомеровских писателей. Из этих ссылок явствует, что уже ранняя литературная традиция не умеет точно различать Куретов и Корибантов, равно как отличать иератических Куретов от Куретов этнографических, хотя различие между ними часто все же проводилось вполне определенное (ср. № 62 f, g). Выше (№ 21 b) уже приводился фрагмент из еврипидовских «Критян», где упоминаются Куреты. О связи Куретов с младенцем Зевсом на Крите читаем не только у Калли^ маха (№ 63), но и у многих позднейших историков и ми–фографов (№ 62 а, b).

Единственная разница, которую можно наметить между Куретами и Корибантами, — в том, что Корибанты связаны главным образом с малоазиатским культом Ки–белы; Куреты же — с Критским Зевсом. Во всем остальном они совершенно неразличимы. Первый критский царь был курет Крес, и сам Крит иные источники называют Куретидой; также кое–кто называет Крит и Кори–бантидой, а Критский Аполлон — тоже сын Корибанта.

Очень много говорили об этом образе античные генеалогии Куретов и Корибантов. Происхождение этих демонов высокое, хотя их функции — максимально хтони–ческие. У Страбона (№ 65 а) они так и называются — «землеродные», а у Оппиана (De ven. 3, 7 и сл.) Кронос превращает их ради наказания во львов, а Зевс в этом виде делает их царями зверей. То они сыновья самих Зевса и Геры, то Крес трактуется как сын Зевса и нимфы Идеи; то Куреты—дети Аполлона и нимфы Данаиды; то они от Реи, то — из слез Зевса. Говорилось также, что они — потомки Дактилей и появились из дождей. Также и Корибантов производили и от Кроноса, и от Реи, и от Зевса с Каллиопой, и от Аполлона с Фалией, и от Афины и Гелиоса (вместе с родосскими тельхинами). Говорили и о том, что Корибант — сын Кибелы и Иасио–на или сын подземной Коры — супруги Аида, рожденный без отца. В античности насчитывали их девять или десять, а то и два или три. Юлиан же, отождествляя Кори–банта с Гелиосом, признает его только в единственном числе (Or. V 167).

Со всем этим контрастируют и в то же время глубочайшим образом объединяются основные функции этих демонов. Именно, в отношении Куретов можно сказать, что их единственная функция сводится к вскормлению, воспитанию и обучению младенца Зевса на Крите, а также и к его охране от Кроноса: они заглушают его крики шумными танцами и ударами в щиты. Старая теогония вполне обходилась без этого образа Куретов; и если не считать намеков у Еврипида (№ 21 b, 61 b), то, собственно говоря, впервые только у Каллимаха в его гимне Зевсу (I 52 и сл., № 63) находится ясное указание на эту ку–ротрофию (воспитание Зевса у Куретов).

б) Однако эта основная функция Куретов становится понятной только тогда, когда мы учтем и все другие особенности этого образа. Диодор (V 65, № 65 b) и Страбон (№ 65 а) дают для этого обширный материал. Куреты трактовались и как организаторы скотоводства, пчеловодства, охоты и металлургии, и как организаторы человеческого общежития, как представители необходимых для тех времен пророческого искусства и волшебства, как создатели особой мудрости. Корибанты же прежде всего — спутники и служители малоазиатской Кибелы, оруженосцы Аттиса и оргиастические поклонники Кибелы (ср. у Лукреция в № 61 с). Они близки к кругу Диониса, это отражается и в самой мифологии. Они воспитывают, охраняют и развлекают также и младенца Загрея, танцуя вокруг него (Orph. frg. 34). Этот оргиазм критских демонов связывался в представлении древних тоже с теми или другими позднейшими художественными формами; Куреты исполняли различные танцы, соединенные с песнями: пиррихий (он же прюлис), гипорхему, пеан. Правда, они весьма шумно и беспорядочно пользовались копьями, ударяя ими в щиты, также тимпанами, кимвалами, флейтами. Но Дионисий Галикарнасский определенно говорит о ритмичности этой музыки (Ant. Rom. VII 72). Оргиазм удивительным образом переплетался здесь с элементами культуры бронзового века. Оргиазм Корибантов вообще любимая тема эллинистической литературы. Не только Платон (ср. Legg. VII 790d) и Аристофан, но и большинство поэтов и прозаиков на разные лады расписывают это экстатическое состояние, приписывая ему всякого рода очистительные и даже ман–тические функции. В конце концов эти Корибанты и их поведение (корибантствовать) вошло в поговорки и часто применялось в переносном смысле о разного рода безумствах и экзальтации.

Платон (Conv. 215е) уподобляет корибантству действие речей Сократа и вообще (Ion. 534а) художественного творчества, а Дионисий Галикарнасский (Opusc. I 176, 15—22) — воздействие речей Демосфена на слушателей.