Мифология Петербурга: Очерки.

Несмотря на колоссальный размах строительства Петербурга в петровское время, рост его населения в значительной степени регулировался принудительными мерами. К 1725 году население столицы составляло около 40 тысяч человек. Но в последующие годы темпы роста населения Петербурга уже в три раза превышали средние показатели по стране. К концу XVIII века численность населения столицы достигла 220 тысяч человек. В XIX веке, особенно во второй его половине, население Петербурга стало расти еще стремительнее. В 1860-х годах оно составило полмиллиона человек, а к началу XX века Петербург занял четвертое место в мире по численности населения, уступая лишь Лондону, Парижу и Константинополю.

Причинами такого бурного роста стали отмена крепостного права, зарождение капиталистических, рыночных отношений и стремительное развитие промышленности в столице. Петербург в это время становится центром притяжения для тысяч крестьян, порвавших с землей и в большинстве своем ищущих постоянного заработка, а в меньшинстве – случайного обогащения, легкой свободной жизни, неожиданного поворота судьбы.

С этого времени Петербург в полной мере познакомился с отходничеством. Крестьянин-отходник покидал свою деревню и уходил – то ли на сезон, то ли навсегда – на отхожий промысел. Фольклор оставил множество свидетельств этого социального явления. Известна во многих регионах России колыбельная песенка, которую, мечтая о богатой зажиточной жизни сыновей, напевали своим несмышленышам деревенские мамы:

Спи-поспи по ночам,
Да расти по часам,
Вырастишь большой,
Станешь в Питер ходить,
Сребро-золото носить.

Едва эти несмышленыши подрастали, как созревшие плоды материнского воспитания тут же обрушивались на головы родителей:

Батюшка родитель!
Отпусти-тка меня в Питер;
Дай мне паспорт годовой,
Не дожидай меня домой.

* * *

Была устлана дороженька
Соломой яровой.
Не дожидай-ка меня, маменька,
Из Питера домой.

* * *

Все пташки поют
Сизокрыленькие.
В Петербург уедут жить
Наши миленькие.

* * *

В Питер, девушка, уеду
В дальнее селеньице,
Буду письма посылать
В почтово отделеньице.

Практически ничего не изменилось и в советское время. Кроме традиционной семейной зависимости, на молодежь тяжким бременем навалилась зависимость от комсомольских и партийных сельских начальников, от председателя колхоза, во власти которого было неограниченное право выдачи молодым людям паспортов, что давало единственную возможность уехать из деревни:

В Ленинграде жизнь хороша –
Меня дроля известил.
Я уехала бы, девушки, –
Колхоз не отпустил.

Но несмотря ни на что, уровень миграции сельского населения и тогда был достаточно высок:

Через речку нет моста –
Брошена колодина.
Уезжаю в Ленинград
До свиданья, родина.

* * *

Задушевная, на станции
Гудели поезда,
В Ленинград уехал дролечка,
Наверно, навсегда.

* * *

В комсомол я запишусь
И шапочку одену.
На милой своей женюсь,
В Ленинград уеду.

Чаще всего покидали деревни юноши. Менее обремененные семейными обязанностями, более приспособленные к жизни, что называется, в походных условиях, они чаще и решительнее, чем их робкие подруги, пытались переломить судьбу. Столица манила сказочными прелестями свободы и красивой жизни. Не зря Петербург долгое время считался «мужским» городом. Доля женского населения на протяжении всего XIX века едва доходила до 32 %. Но и девушки, особенно самые юные, стремились сменить тяжкий крестьянский труд на вольную жизнь в столице. Их борьба за раскрепощение и равные права с парнями стала постоянным сюжетом сельского фольклора. Хотя надо оговорить одну крайне любопытную деталь: борясь за равноправие, девушки не подвергали никакому сомнению свою зависимость от молодых людей. Независимость, со всеми пагубными последствиями этого в условиях жизни в огромном и чужом городе, появится потом. А пока – только в Петербург и только с милым:

Милый в Питере живет,
А я к Питеру глядеть.
Замечаете, подружки,
Без него стала худеть.

* * *

Дайте паспорт, я уеду,
Дороги родители.
Не хочу в деревне жить –
Мой миленок в Питере.

* * *