Мифология Петербурга: Очерки.

В долгие декабрьские вечера перед Новым годом крестьянские девушки собирались в какой-нибудь просторной избе и гадали о суженых. Конечно, хотелось, чтобы он был красивым, сильным и обязательно богатым. Девушки садились вокруг стола, на который ставили чашу или блюдо с водой. В воду опускали кольца, серьги, браслеты, бусы и другие нехитрые украшения. У кого что было. Блюдо накрывали скатертью. Самая старшая начинала петь. Во время пения каждая девушка старалась вынуть свое кольцо или другое украшение под тот песенный стих, который ей ближе всего по сердцу. (Помните, у Пушкина: «Из блюда полного водою/Выходят кольца чередою».) Такие песни называются подблюдными. Вот песня, которую пели в Новгородской губернии:

Идет мужик из Питера:
Куницами, лисицами обтыкался,
Черным соболем опоясался.
Кому вынется,
Тому сбудется,
Не минуется
Слава!

Эта песня была опубликована в печати в 1898 году. Новгородская губерния – под боком у Петербурга, и естественно, что грезы невест из-под Новгорода уводят их в близкий и желанный Питер. Но вот что удивительно: и подмосковные провинциалочки мечтали о питерских женихах. В 1979 году Московский педагогический институт издал сборник «Фольклор Московской области», в котором можно прочитать подблюдную песню:

Корысть на двор –
Женихи за стол. Слава!
Едут мужики
Из Питера.
Куницам-лисицам
Обтыкалися,
Черным соболем
Опоясалися –
Пиво варить,
Свадьбу заводить.

Что ж, провинциальным барышням было о ком мечтать под напевы подблюдных песен. Имена богатых петербургских купцов, выходцев из глухих деревень были широко известны далеко за пределами столицы. Одним из таких знаменитых петербуржцев стал крестьянин безвестного села Яковцево Ярославского уезда Ярославской губернии Петр Елисеев. О нем, известном основателе торговой фирмы, рассказывали легенды. Будто бы он был крепостным графа Шереметева и однажды, среди лютой зимы, угостил гостей графа свежей земляникой, за что получил вольную. Это произошло вскоре после войны 1812 года. По другой легенде, Петр Елисеев крепостным никогда не был, а в Питер отправился на заработки, как это делали многие мужики. В начале своей карьеры Елисееву пришлось таскать мешки, разгружая корабли на Стрелке Васильевского острова, где в то время находился петербургский морской порт. Вскоре предприимчивый крестьянин сколотил рабочую артель, а через несколько лет уже владел несколькими магазинами в обеих столицах. А еще через некоторое время Елисеев становится поставщиком императорского двора.

Такая удивительная карьера не могла не стать примером для подражания. Целомудренные и благовоспитанные ярославские девственницы и рязанские мадонны ценили в своих избранниках устремленность, деловую хватку, терпение и упорство. Все остальное фольклором решительно осуждается. Даже если в каждой строчке сквозит снисходительность к своим непутевым «забавам»:

Мой забава в Питере
На каменном заводе.
Пьет вино, курит табак,
Денежки проводит.

* * *

Мой забава в Питере,
Тамо спит на плитене.
Сороковки любит пить,
Подушку не на что купить.

* * *

Как за речкой, за рекой
Солнышко сияет,
Не моя ли пьяница
В Питере гуляет.

* * *

Мой миленок в Питере,
Его ребята видели:
В одной руке тросточка,
В другой – папиросочка.

Но особенно острому осуждению в провинциальном фольклоре подвергались оступившиеся молодухи. Судьба женщин в столице вообще складывалась драматически. Напомним, что Петербург был городом преимущественно мужским. Это накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения полов. А если учесть, что только в «личной прислуге», служившей в домах, в конце 1860-х годов состояло ни много ни мало около 10 % всего петербургского населения, то легко понять положение робких и застенчивых недавних крестьянок в столице. Многие из них становились жертвами мужской сексуальной агрессивности, многие – в отсутствие родительского пригляда и гнета строгой деревенской морали – просто не выдерживали мучительного испытания свободой. Их ждала улица.

В 1843 году в Петербурге был создан Врачебно-полицейский комитет, который зарегистрировал 400 женщин, занимавшихся проституцией. А к середине 1880-х годов в Петербурге исправно функционировало уже около 150 публичных домов. Дорога от фабричных домов до подъездов под красными фонарями была короткой. Короче, чем из деревни в Петербург.