Мифология Петербурга: Очерки.

Наконец это вылилось в универсальный расхожий штамп, употребление которого не требовало даже знакомства с творчеством поэта. «Кто платить будет? Пушкин?»; «Кто будет уроки делать? Пушкин?»; «Кто работать будет???» и так далее, и так далее…

Конца этому фольклорному ряду не видно. Но нам кажется, что можно реконструировать его начало. «Дантес бесконечно долго целился и никак не мог выстрелить. „Дантес! – нетерпеливо воскликнул его секундант, – кто за тебя стрелять будет? Пушкин?“».

Так фольклор возвращает нас к своим лучшим образцам. С образа поэта снимается лаковый глянец. Он сходит с пьедестала и становится нашим современником. Наивный плач под гармошку в 1930-х годах: «Александр Сергеевич Пушкин,/Жаль, что с нами не живешь,/Написал бы ты частушку,/Чтобы пела молодежь» сменяется бескомпромиссным утверждением 1980-х: «Какой самый современный ленинградский поэт? – Пушкин».

Думается, что даже и на этой оптимистической ноте цикл легенд о Пушкине не заканчивается. Пушкин продолжает жить в нашем городе. Вместе с нами.

КузНевский мост или Из Петербурга в Москву на крыльях городского фольклора

Уже сам факт неожиданного и мгновенного возникновения Петербурга на исторической карте русского государства явился непростительным вызовом патриархальной стареющей Москве. Нежданное дитя взбалмошного государя заявило о себе так громко, что моментально вывело первопрестольную из полудремотного состояния азиатской невозмутимости. Ожила и засуетилась многодумная боярская оппозиция молодому и непостижимому царю. Вольные или невольные эмиссары Москвы закладывали прочный фундамент трехвекового противостояния двух столиц, осторожная мобилизационная готовность которых продолжается сих пор. То ли в каменном безмолвии староладожского Успенского монастыря, куда была заточена Евдокия Лопухина, в монашестве инокиня Елена, первая, нелюбимая жена Петра, ревнивая охранительница московского старозаветного быта, то ли в царевых застенках Петропавловской крепости, на дыбе, куда был вздернут несчастный царевич Алексей, родилось страшное проклятие, приобретшее законченную пословичную форму: «Быть Петербургу пусту». Эта формула неприязни, если не сказать, враждебности к новой столице стала, кажется, первой фольклорной реакцией на отношения двух городов, на протяжении трех столетий с разной степенью эмоциональности и откровенности выражающих полярно противоположные точки зрения на ход истории.

Случайные попытки примирить или хотя бы сблизить эти полюсы мировоззрения, как правило, начинались с курьезов и заканчивались провалом. Красный хмель, бродивший в неокрепших головах юных строителей нового мира, среди прочих химер XX века породил утопическую идею слияния двух городов. Не мудрствуя лукаво, некий пролетарский поэт предложил строить дома в Петрограде и Москве исключительно вдоль линии Октябрьской железной дороги. Через десять лет оба города должны были соединиться в один с центральной улицей – КузНевским проспектом. От этого «петербургско-московского гибрида» в фольклоре остался неуклюжий топоним, уготованный для нового образования, – «Петросква». Однако и от такого новоязовского кирпичика круги по воде пошли. То вдруг появился простецки незатейливый «Москволенинград», то витиевато-причудливая «Санкт-Московия».

Правда, и в том, и в другом случаях фактическое объединение столиц, как это задумывалось с «Петросквой», не предполагалось. «Москволенинград» должен был представлять из себя новоявленный конгломерат неких «линейных городов», возведенных вдоль идеально прямой железной дороги. Из таких «солнечных городов», по замыслу их авторов, можно было бы на несколько часов «съездить по магистрали в Москву или Ленинград – посмотреть музеи того и другого города». Москве и Ленинграду в этом фантастическом проекте позволялось сохранить свои первородные имена, но в целом их соединение нарекалось «Москволенинградом». Уж очень это напоминает станционное радиообъявление, ставшее анекдотом: «Внимание! Внимание! Поезд Москва – Санкт-Петербург отправляется с Ленинградского вокзала».

Что же касается сказочной «Санкт-Московии», то здесь вообще речь не идет о конкретном городе, ни о Москве, ни о Санкт-Петербурге, даже не о том, что стоит за этими понятиями, что они олицетворяют. Скорее всего «Санкт-Московия» – это не то и не другое. Не Москва, не Петербург. Не Европа, не Азия. Нечто среднее. Размытое и неопределенное. Сродни ленинградско-петербургской формуле неопределенности переходного периода: «Уже не Одесса, но еще не Петербург». Проницательные и прагматичные иностранцы по этому поводу давно заметили, что «По дороге от Петербурга до Москвы переходишь границу Азии».

Таким образом, ни формально, ни фигурально объединить две столицы не удается. Даже в фольклоре, где, казалось бы, уместна и фантастическая реальность, и сказочная быль.