Петербург действительно в короткий срок превращается в один огромный созидательный цех, где все работают или служат, во всяком случае что-то делают, совершают поступки. Деятельность как таковая становится знаком Петербурга, его символом. Возникает неизвестное ранее на Руси явление: появились встречные потоки российского люда. В Петербург – на работу. В Москву – на покой. Сардинский посланник в России граф Жозеф де Местр в одном из своих писем из Петербурга сообщает о том, что в аристократических салонах Москву называют «столицей недовольных». Все, кто попал в немилость, отставлен или изгнан, «почитаются как бы несуществующими… они живут или в своих имениях, или в столице недовольных – Москве».
Правда, на Руси – традиционно ортодоксальной, смиренной и безропотной – такие миграционные процессы не были результатом свободного выбора, чаще всего они носили принудительный, подневольный характер. Достаточно вспомнить поименные сенатские списки, согласно которым многие московские купцы, бояре и просто ремесленный люд должны были переселиться на вечное житье в новую столицу. Один из многочисленных указов Петра гласил: «Беглых солдат бить кнутом и ссылать в новостроящийся город Санкт-Петербург». Но прививка, полученная в первой четверти XVIII века, оказалась такой мощной и долговременной, что очень скоро Россия, как сказано в фольклоре, уже смотрела «Одним глазом в Москву, другим в Питер» и интерес к последнему заметно превалировал и стремительно рос. Причем, теперь уже выбор формировался вполне сознательно, потому что понимание того, что «Питер бока повытер, да и Москва бьет с носка», было полным. Владимир Даль дважды записывает эту пословицу, меняя всего лишь местами названия городов. В первом случае: «Питер бока повытер…» и во втором: «Москва бьет с носка, а Питер бока повытер». Это к вопросу о приоритетах. Да и право выбора на Руси всегда было самым нелегким, едва ли не непосильным правом. Оттого и «Одним глазом в Москву, другим в Питер».
Чаще всего предпочтение отдавалось все-таки Петербургу, где градус кипения общественной жизни был значительно выше московского. Набор развлечений, предлагаемых северной столицей, оказывался шире, разнообразнее и предпочтительнее унылой росписи знаменитых старосветских обедов и обязательных воскресных семейных слушаний церковных проповедей под неусыпным приглядом московских тетушек. В Вологодской, Архангелогородской и других северных губерниях бытовала недвусмысленная пословица: «В Питер – по ветер, в Москву – по тоску».
В Питере было вольготней и проще. В арсенале петербургской городской фразеологии есть пословица: «Москва живет домами, Петербург площадями» и более поздний ее вариант: «Москвичи живут в своих квартирах, петербуржцы – в своем городе».
В одном ряду с традиционными московскими реалиями, набор которых в фольклоре весьма ограничен, в пословицах и поговорках появляются новые ценности уже петербургского периода русской истории. Доходчивые и понятные простому люду, в устах которого фольклор появляется и совершенствуется, а в коллективной памяти – сохраняется, эти ценности должны были зафиксировать не только отличия двух столиц – старой и новой, но и разное к ним отношение. «Славна Москва калачами, Петербург – усачами», «Славна Москва калачами, Петербург – сигами», «Славна Москва калачами, Петербург – пиджаками».
Однообразие «калачей» в пословицах, записанных в разное время и разными исследователями, очевидно, адекватно пословичной «тоске», упоминавшейся выше. И напротив, многочисленность аргументов в пользу Петербурга – от сигов, напоминающих о невском просторе, до пиджаков (или сюртуков?) европейского покроя и усов, исключительную привилегию носить которые имели только блистательные императорские гвардейцы («Видно птицу по полету, а гвардейца – по усам»), свидетельствует о бесспорном преимуществе Питера в глазах российского обывателя.
Жизненный ритм новой столицы напрочь опрокидывал привычные представления о бытовавшем на Руси традиционном укладе. В Петербурге, как, впрочем, и в Москве, рано вставали. Но ни сам факт раннего подъема, ни следствие этого факта в обеих столицах не были тождественны. Москва шла к заутрене, Петербург – на службу. И это безошибочно сформулировано в фольклоре: «В Москве живут как принято, в Петербурге как должно»; «Петербург будит барабан, Москву – колокол». И это не значит, что в Петербурге отсутствовали церкви. К началу XX века их насчитывалось ни много ни мало более шестисот. Но, как верно отмечено в фольклоре, не они определяли биение общественного пульса столицы.