Мифология Петербурга: Очерки.

Всё в Петербурге не так, как в Москве. И уж, конечно, как считают петербуржцы, лучше, чем в Москве. Даже язык нового Петербурга в значительной степени отличался от старомосковского. Мы уже говорили о его интонационных различиях. Но, оказывается, оба города имели свои, только им присущие слова. Белый хлеб в Москве и булка – в Петербурге, московские пончики и петербургские пышки, вставочки у ленинградских школьников и ручки – у московских, проездной – в Москве и карточка – в Ленинграде. Курьезная история произошла с французским словом «тротуар», которое было безоговорочно принято в Москве. В Петербурге предпочли французскому «тротуару» его голландский аналог «панель». Предпочли… но с определенной оговоркой. К тому времени петербуржцам был хорошо знаком незатейливый эвфемизм «выйти на панель». Поэтому дорожки для пешеходов на всех петербургских улицах назывались панелями, и только на Невском проспекте – тротуарами.

Впрочем, это не уберегло петербуржцев от двусмысленного «Пойти на Невский» в значении «заняться проституцией».

И только в двух случаях, отмеченных в фольклоре, Петербург не противопоставил себя белокаменной столице. В первом – он пошел на известный компромисс, согласившись на некоторое равенство. В 1829–1830 годах по проекту архитектора А. Е. Штауберга в Петербурге, на территории Новой Голландии была выстроена военная тюрьма. Круглая в плане, она отдаленно напоминала гигантскую бутылку. Так ее и прозвали в народе. Согласно одной петербургской легенде, именно поэтому и родилось известное выражение: «Не лезь в бутылку», то есть не веди себя буйно – попадешь в кутузку. Так вот, едва появилась эта нравоучительная сентенция, как Питер тут же протянул Москве миролюбивую руку: «В Москве Бутырка, в Питере – Бутылка». Во втором случае Питер просто уступил своей старшей сестре: «В Москве климат дрянь, в Петербурге еще хуже».

Впрочем, не исключено, что все, о чем здесь сказано, имеет прямое и непосредственное отношение к поговорке, придуманной, надо полагать, москвичами: «Москву любят, о Петербурге рассуждают».

В самом деле, если внимательно вглядываться в лексически точные конструкции фольклорных текстов и чутко вслушиваться в их интонационные особенности, то разговор, начатый между Петербургом и Москвой три столетия назад, никак не покажется ни спором, ни, тем более, руганью. В нем не услышишь ни уничижительных нот, ни оскорбительных выражений. Редкие исключения лишь подтверждают правило: взаимоотношения старшей и младшей столиц всегда оставались сдержанно-ровные, почтительные и подчеркнуто миролюбивые.

В 1918 году Петроград становится центром так называемой «Северной коммуны» – искусственного административного образования во главе с председателем Петроградского совета личным другом и политическим соратником Ленина Зиновьевым. Центральные законы на территории Петрограда стали действовать исключительно в интерпретации местного руководства. Из недр чиновничьего аппарата Петросовета вылетела на свет Божий и была восторженно подхвачена толпой крылатая фраза: «Нам Москва не указ», которая затем превратилась в амбициозно-спесивую поговорку: «Не из Москвы воля, а из Питера». Питера начали побаиваться. Вспомните пережившую десятилетия и не утратившую актуальности пословицу: «При упоминании о северной столице у членов правительства меняются лица». Затем последовал разгром так называемой зиновьевской оппозиции, убийство Кирова и невиданный в истории жесточайший террор, пресловутое «Ленинградское дело». Мирный диалог между столицами превратился в свою противоположность. Слово перестало быть аргументом в споре.

В фольклоре сохранился анекдот, блестящая микроновелла о заседании Президиума ЦК ВКП(б) на следующий день после убийства Кирова: «Вошел Сталин и с сильным грузинским акцентом невнятно пробормотал: „Вчера в Ленинграде убили Кирова“. Вздрогнув от неожиданности и ничего не поняв, Буденный переспросил: „Кого убили?“ – „Кирова“, – так же едва слышно повторил Сталин. „Кого, кого, Иосиф Виссарионович?“ – „Кого-кого, – передразнил вождь. – Кого надо, того и убили“». Фольклор уловил носившуюся в воздухе иезуитскую идею персонификации Москвы и Петербурга. Появившаяся вскоре частушка: «Ах, огурчики да помидорчики/Сталин Кирова убил в коридорчике» не допускала двух мнений на этот счет. Противопоставление «Киров – Сталин» было слишком очевидным. Последовавшие затем волны чудовищных репрессий против ленинградцев этот факт лишь подтвердили.

Москва мрачно торжествовала очередную победу над вольнолюбивым и независимым Питером. В какой-то степени дух ленинградцев был надломлен. Изменился менталитет. В летопись взаимоотношений двух городов фольклор вписывает одну из самых горьких и унизительных пословиц: «В Москве чихнут, в Ленинграде аспирин принимают».