Мифы и факты русской истории

В Смутное время московские люди встретились с тысячами литвинов и поляков. Для московитян, особенно женщин, многое в них казалось прельстительным — нарядная одежда, бравая осанка, обходительность, ловкость в танцах, лихость. Множество жён и девиц попало в лагеря тушинцев, «и когда мужья и отцы выкупали их, то они сами бежали и вешались на шеи любовников: "Ох!" — кричали они, по словам современника, — "вы — свет-благодетели!"» — «Были оне, — говорит он, — очарованы волшебством и оттого изгарали сердца их». Поддались и донские казаки — многие служили «батьке» Лисовскому. Если людей попроще прельщал блеск поляков, то бояр привлекали права польских магнатов, а иных, пусть немногих, образованность. Князь Иван Хворостинин утверждал, что «на Москве людей нет, всё люд глупый... московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью» и промышлял отъехать в Литву. «Иван Дукс»[247], как он звал себя, был одним из первых русских западников.

Польское вторжение породило и другую крайность — неприязнь к полякам, всему католическому и даже ко всему иноземному. Московское духовенство перешло к практике приёма католиков и протестантов в православие через перекрещивание. Перекрещивать стали и православных «белорусцев» и «черкасов»: на соборе 1620 г. было решено крестить их вновь, как «недокрещённых обливанцев». Среди духовенства укрепилось мнение, что излишняя учёность может повредить вере. Обучение грамоте и богословию сопровождалось поучениями против книжной премудрости. В школьной прописи 1643 г. приведены слова старца Филофея от 1521 г., не устаревшие для ревнителей чистоты православия и в середине XVII в.:

«Братие, не высокоумствуйте, но в смирении пребывайте. Аще же кто речет: веси ли всю философию? И ты ему рцы: еллинских борзостей не текох, ни риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы не бывах... учуся книгам благодатного закона как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов».

Итак, ещё в первой половине XVII столетия в русском обществе наметились признаки раскола, пока не религиозного, в отношении к иноземному влиянию, пусть греческому, но опасному для московской обособленности.

Книжная «справа». Сомнения в своей праведности, столь новые для московских людей, сказались в таком важном деле, как правка богослужебных книг для печати, известная как «книжная справа». XVII в. стал для России веком печатания духовных книг. До начала Смуты в Московском государстве было напечатано 8 книг[248]. В Смутное время — 3 книги. В 1611 г., во время пожара Москвы, сожженной поляками, сгорел Печатный двор. В 1613 г. Печатный двор был восстановлен и выпустил 5 книг. Запросы в религиозной литературе нарастали, но всё упиралось в выбор текстов для печати. Их приходилось выбирать из множества греческих и церковнославянских списков. Сличение списков и первопечатных изданий выявляли не только описки и опечатки, но смысловые расхождения. Нужна была «книжная справа», требующая знание греческого языка, редкое у московского духовенства.

Нехватка печатных книг привела к появлению в России с конца XVI в. богословских и школьных книг «литовской печати», отпечатанных в украинских и белорусских типографиях. Их привозили западнорусские купцы и монахи и московские люди, ездившие за «литовский» рубеж. Приезжали и «литовские» печатные мастера, находившие себе работу на московском Печатном дворе. Приезжих богословов стали привлекать к «книжной справе», но их участие, а ещё больше привозимые ими сочинения вызвали резкое противодействие патриарха Филарета. В 1627 г. по его указанию было сожжено «Учительское Евангелие» украинского архимандрита Кирилла Транквиллиона «за слог еретический и составы, обличавшиеся в книге». В 1628 г. патриаршим указом велено было отобрать у всех церквей и монастырей «литовские» книги и заменить их московскими. Опасения вызывали и греческие книги «новых переводов», напечатанные в Венеции и Риме. Было сильное подозрение, что переводы эти порченные. Сами греки, предупреждали, что «имеют де папежи и люторы греческую печать, и печатают повседневно богословные книги святых отец, и в тех книгах вмещают лютое зелье, поганую свою ересь».