Мифы и загадки Октября 1917 года

Кем же были эти люди? Мадам Суменсон занималась торговыми операциями, в ходе которых она закупала за границей различные товары для продажи в России. Яков Станиславович Фюрстенберг (Ганецкий) был большевиком, эмигрировавшим до революции и с 1915 года работавшим в экспортной фирме в Копенгагене. Поскольку же фирма принадлежала Парвусу, давно сотрудничавшему с германским генеральным штабом, российская разведка (а возможно и французская) решили воспользоваться этим обстоятельством для своей версии о шпионском заговоре.

Но еще до этого у датчан возникли подозрения в отношении торговых операций Фюрстенберга: его обвинили в контрабанде. После тщательной проверки Ганецкого-Фюрстенберга оштрафовали за вывоз в Россию без лицензии термометров и выдворили в Швецию, где он возглавил такую же экспортную фирму. После Октябрьской революции Ганецкий предстал перед комиссией из членов большевистской партии, которая установила, что, работая в экспортных фирмах, он никоим образом не был причастен к политической деятельности своего хозяина.

Переписывавшийся же с Фюрстенбергом Мечислав Юльевич Козловский в 1916–1917 гг. был юрисконсультом фирмы Суменсон и получил за выполнение ее заказов 25 424 рубля. После Февральской революции Козловский был членом Петроградского комитета большевистской партии и Исполкома Петросовета.

Поскольку же М. Ю. Козловский, Я. С. Фюрстенберг-Ганецкий, а также член Исполкома Петросовета Александра Михайловна Коллонтай и В. И. Ленин были большевиками, они время от времени обменивались телеграммами, связанными с делами партии и никоим образом не касавшимися деловых операций Фюрстенберга-Ганецкого и Суменсон.

Однако эти факты не устраивали обвинителей Ленина. Логинов пишет: «Министр юстиции Павел Николаевич Переверзев настойчиво теребил Никитина: «Положение правительства отчаянное: оно спрашивает, когда же ты будешь в состоянии обличить большевиков в государственной измене?!». А поскольку интересы совпадали, то французский военный атташе в Петрограде полковник Лавернь и Никитин сошлись на том, что коммерческий характер переписки следует считать лишь хитроумным шпионским кодом. 1 июля в контрразведке у Никитина состоялось совещание, на котором порешили: расследование около тысячи дел по немецкому шпионажу прекратить, а всех сотрудников сконцентрировать на одном – «усилить работу против большевиков». Тут же составили список на 28 большевистских лидеров. На каждого из них, начиная с Ленина, Борис Владимирович – от имени главнокомандующего – подписал ордер на арест. Дополнительно составили списки на арест еще 500 большевиков. «Я предвидел большое потрясение, – пишет Никитин, – но о нем-то мы и мечтали!». И когда через несколько дней начались июльские события, тут уже совсем стало не до «юридических тонкостей». И Переверзев взмолился: «Докажите, что большевики – изменники, – вот единственное, что нам осталось».

4 июля Переверзев вызвал к себе Алексинского и передал ему материалы о Ермоленко, а также телеграммы Фюрстенберг-Ганецкого, Суменсон и Ленина. В тот же день было изготовлено сообщение под заголовком «Ленин и Ганецкий – шпионы». Вслед за бульварной газетой «Живое слово» материал был напечатан в других газетах. Соответствующие плакаты были расклеены на стенах домов.

Находясь в Разливе, Ленин написал ряд статей, в которых убедительно доказал лживость обвинений о тайном сотрудничестве большевиков с кайзеровской Германией: «Где власть и где контрреволюция?», «Гнусные клеветы черносотенных газет и Алексинского», «Злословие и факты», «Новое дело Дрейфуса?», «Дрейфусиада», «В опровержение темных слухов» и другие. В редакцию газеты «Новая жизнь» Ленин писал: «Газеты известного рода повели бешеную травлю против нас, обвиняя в шпионстве или сношениях с вражеским правительством… Приплетают имя Парвуса, но умалчивают о том, что никто с такой беспощадной резкостью не осудил Парвуса еще в 1915 году, как женевский «Социал-Демократ», который мы редактировали и который в статье «У последней черты» заклеймил Парвуса как «ренегата», «лижущего сапог Гинденбурга», и т. п.».

Ленин возмущался: «Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дел не имели, но которой никогда и не видели. Впутывают коммерческие дела Ганецкого и Козловского, не приведя ни одного факта, в чем же именно, где, когда, как коммерция была прикрытием шпионства. А мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участия в коммерческих делах не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали… И все это – при участии или даже по инициативе Алексинского… признанного… заведомым клеветником!! Неужели можно не понять, что такой путь против нас есть юридическое убийство из-за угла?».