Грубый, жестокий поступок Антиноя возбудил негодование у всех женихов; один из них сказал ему: "Нехорошо поступил ты, Антиной, обидев так несчастного чужеземца. Что, если он бог? Боги нередко в образе странника являются смертным, чтобы их испытать". Но Антиной не обратил внимания на упрек. Телемах, видя, как оскорбляют его отца, затаил гнев в сердце и только молча покачал, головой. Но когда сказали Пенелопе о поступке Антиноя, то она воскликнула в гневе: "Да поразит его самого так стрела Аполлона!" И, велев тихонько позвать к ней Эвмея, приказала ему привести к ней чужеземца: она надеялась узнать от него что-нибудь об Одиссее. Эвмей еще более усилил в ней эту надежду, передав ей, что чужестранец рассказывал ему об Одиссее. "Я хочу от него самого это слышать, – сказала Пенелопа. – Иди же и приведи его сюда, пока женихи, насытившись нашим питьем и едой, будут забавляться играми на дворе. О, если бы Одиссей возвратился наконец на землю отцов, то немедля наказал бы он дерзновенных!" Только она это сказала, Телемах чихнул так громко, что раздалось по всему дому. Пенелопа засмеялась и быстро сказала Эвмею: "Иди же и тотчас приведи странника. Ты слышал, как Телемах чихнул на мои слова? Это хорошее предзнаменование, теперь никто из женихов не избегнет смерти!" Эвмей передал Одиссею желание царицы, но Одиссей, опасаясь женихов, просил подождать до вечера, и тогда он охотно расскажет все, что знает о ее супруге. После этого Эвмей простился с Телемахом и отправился к себе домой, обещая наутро возвратиться и пригнать несколько самых лучших свиней.
Уже день склонялся к вечеру, и женихи забавлялись пением и пляской, когда в горницу вошел нищий, обыкновенно приходивший за подаянием к женихам. Он был замечателен своей ненасытной жадностью и большим ростом, но не был силен. Имя его было Арнеон; обыкновенно же его называли Иром, т.е. вестником, потому что у всех был на посылках. Увидев Одиссея, он захотел его выгнать из боязни, чтобы он не отбил у него места. "Прочь от дверей, старик, – закричал он Одиссею, – пока тебя не вытащили за ноги. Разве ты не видишь, как все мне делают знаки головой, чтобы я тебя выбросил вон? Но я этого не хочу. Убирайся, пока дело не дошло до драки!" Одиссей, взглянув на него мрачно, исподлобья, сказал: "Сумасбродный человек, что я тебе сделал? На пороге хватит места для нас обоих. Я такой же нищий, как и ты, чему ж ты завидуешь? Но на драку меня не вызывай, или, как я ни стар, я разобью тебе в кровь и грудь, и лицо и просторнее мне будет сидеть завтра на этом пороге". – "Что ты там бормочешь, как старая болтливая старуха?