Ровно в восемь Хильда села на заднее сиденье «Мерседеса» и, пока водитель укладывал вещи в багажник, еще раз рассмотрела фотографию детей. Удивительно, но на телефоне, на снимке меньшего формата, сходство мальчика и девочки было еще более очевидным: мелкие детали не отвлекали внимания, зато выделялись общие черты — разрез глаз, их цвет, форма бровей, носа. Черты становились более четкими, точно их прорисовали тонко очиненным карандашом. У обоих густые длинные ресницы. При этом личико девочки вообще выглядело неестественно кукольным.
«И зовут ее Марта… Снова случайное совпадение?» — перевела она взгляд на лежащую рядом куклу.
— Стартуем, фрау Флемакс? Ничего не забыли? — на всякий случай уточнил Симон, усевшись на водительское сиденье.
— Нет… Хотя… Вспомнила! Ох, уж этот склероз! Минуточку…
Женщина вышла из машины и вернулась в дом. В чулане на втором этаже поставила стремянку и стащила с верхней полки коробку, внутри которой лежала мягкая упаковка. С утра почти час потратили на ее поиски и вот, пожалуйста, только сейчас поняла, где она может быть: лежала себе спокойненько в дальнем углу! А ведь чуть не весь дом пришлось из-за нее перерыть!
Коробку для куклы оставил реставратор. Вещей при переезде набралось много — транспортная компания упаковывала их несколько дней. Но о своей семейной реликвии Хильда решила позаботиться сама: заранее пригласила известного мастера, который бережно завернул куклу в пупырчатую пленку и забрал в мастерскую. Вызывало беспокойство покрытое трещинами фарфоровое личико, которое требовало укрепления как снаружи, так и изнутри. Предстояло поработать и с конечностями; добавить отколовшиеся пальчики, заменить ткань на мягких частях туловища, пошить копию ставшего серым от времени платья.
На новое место жительства куклу доставили спустя два месяца в специально изготовленной коробке. Внешне, как и было обещано реставратором, она практически не отличалась от прежней, даже сеточка трещин сохранилась. Но теперь можно было не бояться, что при неосторожном касании тонкий фарфор рассыплется на мельчайшие кусочки. Все остальные детали тоже были исправлены, на месте были и потерянные неизвестно когда пальчики. Усадив куклу на привычное место — старинное пианино с подсвечниками, Хильда мысленно извинилась перед Мартой за принесенные неудобства, закрыла пустую коробку и собралась было снести ее вниз, чтобы выбросить, как вдруг передумала и спрятала в чулан.
Даст бог, пригодится!
И вот пригодилась. Вернувшись к машине, женщина улыбнулась фарфоровому личику, аккуратно уложила куклу в коробку, закрыла крышку.
— И куда теперь отправляется ваша Марта? Снова на реставрацию? — поинтересовался Симон.
Историю семейной реликвии он знал от сестры.
— К своей новой хозяйке, — загадочно ответила Хильда. — Теперь Марта будет жить у Марты.
— Вы уверены? — Симон с сомнением посмотрел в зеркало заднего вида: все ли хорошо с боссом?
— На девяносто девять процентов. Недостающий процент — утвердительное слово мамы новой хозяйки.
— Ну, если так… — ничего не поняв, водитель пожал плечами. — Тогда в добрый путь!
— В добрый путь, Симон! Поехали, — улыбнулась женщина…
…Еще после первого запуска сборочной линии Ладышеву пришлось изменить ранее придуманные и устоявшиеся правила: совещания по понедельникам теперь начинались ровно в восемь утра в его кабинете. И вызвано это было в первую очередь разницей во времени: когда рабочий день здесь начинался, в далекой Японии он уже подходил к концу. И наоборот: здесь — полночь, там — начало рабочего дня. Так что если из концерна поступало указание, а, как правило, видели его утром, к концу дня надо было отчитаться — через несколько часов в Стране восходящего солнца наступит утро.
Впрочем, совещания теперь были не только по понедельникам. Каждый день в девять утра руководители всех служб собирались в комнате переговоров на короткую летучку, проводимую кем-то из замов. Кем — зависело от задачи на день или неожиданно возникшей проблемы. Нередко на ней присутствовал и шеф, но слово брал не всегда: зачем вмешиваться, если совещание проводит главный инженер? Они уже обсудили этот вопрос, сам справится, без посторонней помощи. Или тот же Поляченко. Что может добавить Ладышев к четкой и лаконичной речи своего первого заместителя?
Так что по утрам, кроме понедельника, шеф с легким сердцем мог заниматься любыми другими делами. Он вообще мог приехать на работу к обеду или уехать задолго до конца рабочего дня. Никого это не удивило бы. Могли и вообще не заметить: каждый занят своим делом. Но в первый день недели шеф старался никуда не отлучаться: в понедельник после обеда любой сотрудник мог обратиться к нему с личным вопросом.