Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

Сегодняшнее совещание было особым и затянулось дольше обычного: в полном составе на нем присутствовала японская делегация, приступавшая к сборке второго конвейера. Первая партия оборудования прибыла еще неделю назад, через пару недель ждали вторую, еще через неделю на склад начнут поступать первые комплектующие. Пробный запуск сборочной линии был намечен на конец года, и график очередности работ был расписан по дням.

Для полноценной работы на совещание пришлось пригласить переводчика из посольства. Язык общения — английский, которым вполне прилично владели присутствующие как с одной, так и с другой стороны. Но мало ли… Недопонятых моментов в таком серьезном деле быть не должно.

Оставшись наедине с Поляченко, Ладышев посмотрел на часы на столе: время летело быстрее, чем ему хотелось бы. Некогда думать о Германии. Может, и хорошо. Не до поездок сейчас.

— Марина, сколько человек записано на личный прием? — спросил он по громкой связи у секретарши.

— Пока никого, Вадим Сергеевич. Все работают.

— Понятно… Кофе? — предложил он Андрею Леонидовичу.

— Можно… Еле встал сегодня: столько натаскал вчера, столько дырок просверлил, что до сих пор руки трясутся. Отвык я от нормальной мужской работы, — он сделал несколько круговых движений, пытаясь размять плечи. — Половина подъезда уже живет, половина ремонтируется. В выходной шуметь нельзя. Но Зина с утра всех жильцов обегала, выпросила разрешение поработать. Вот и ухайдокала меня за эти несколько часов… Если честно, был удивлен, когда увидел тебя на парковке.

— Почему? — Ладышев поставил перед ним чашку с кофе.

— Думал, сегодня полетишь.

Вадим с недоумением посмотрел на собеседника. Он вроде не говорил Андрею, что собрался куда-то лететь.

— Отдохнул бы недельку, — добавил тот, заметив растерянность шефа.

Ладышев вернулся к столу со второй чашкой кофе.

— Смеешься, что ли? Какой отдых? А уж тем более сейчас. Лучше расскажи, как там следствие.

— Чем занимается Интерпол — никто не знает. Всех, кроме Обухова, выпустили под подписку. Он всё еще в больнице. Навещать никому не разрешают, но… Словом, удалось договориться для одного человека.

— Для кого? Для брата?

— Нет. Для любимой женщины по имени Валентина, — Поляченко пригубил кофе и пояснил: — Екатерина Александровна за нее просила перед отъездом.

Ладышев свел брови. Точно. Катя ему рассказывала о Замятиной. Быстро же она догадалась, кому можно доверить заботу о подруге.

— А делу это не помешает?

— Напротив. Быстрее выздоровеет, быстрее осудят, быстрее выйдет. Понимаю, что рано и не к месту, но в будущем я хотел бы взять его к нам. Староват я. А у него мозги покруче моих шарят в новых технологиях, ребят с физподготовкой опять же подтянет. Учитывая еще один корпус, мне помощник понадобится, а таких специалистов, как он, по пальцам…

— Нет! — жестко отреагировал Ладышев. Он даже в лице изменился. — То, что обещал, я для него сделаю. Но не более того… Что с участком?

— С пятницы ничего не изменилось. Заседание исполкома только на следующей неделе. — Успев пожалеть, что раньше времени раскрыл свой план в отношении Обухова, Андрей Леонидович снова дал понять, что особой необходимости находиться на месте у шефа в ближайшее время нет. — На производстве порядок. Процесс запущен, исполнителей достаточно.

Утром он и в самом деле надеялся, что Ладышев улетит, и даже ждал от него звонка. Натолкнувшись на категорическое нежелание Вадима говорить о Екатерине Александровне по приезде из Японии, Поляченко решил повременить и дождаться более подходящего момента. Но за неделю такого момента так и не нашлось, разговаривали только о делах. Андрею Леонидовичу даже с женой некогда было пообщаться: приезжал домой не раньше десяти, наскоро ужинал и тут же падал в кровать, чтобы проснуться в шесть и уже в семь быть на рабочем месте.

Зина тоже терпела и лишних вопросов не задавала. Но по глазам было понятно, что каждый день она ждет ответа на главный вопрос: поговорил он с Ладышевым о Кате? Потому Поляченко не сильно и домой торопился: ну нечего ему сказать Зине! Но накануне утром нервы у супруги сдали, и, едва проснувшись, она спросила в лоб, собирается он говорить с Ладышевым или нет. И добавила, что его молчание считает трусостью. Как и поведение самого Вадима Сергеевича. По ее разумению, оба они совершают ошибку: один — из-за пресловутого упрямства и обиженного самолюбия, второй — из ложного чувства мужской солидарности.