— В объединении, Юрий Петрович… в объединении. Приходько на пенсию наконец проводили. Хорошо проводили. С почестями, подарками. Да ведь и то сказать: человек столько лет в промышленности. В войну-то как знаменито работал! Не его вина, что отстал. Последние три года, можно сказать, из болезней не вылезал. Крепкий мужик, а вот поди же ты, расплакался… Да так, что я и сам слезу пустил…
— Ты что же, там был? — машинально спросил Юрий Петрович, думая о другом… «Приходько на пенсию… Как и говорил Николай Васильевич. Значит…» Он с нетерпением ждал продолжения рассказа… Родыгин загасил быстро сгоревшую сигарету, взял новую, но заело с зажигалкой, и он никак не мог прикурить… «Да прикурит ли он когда-нибудь свою сигарету?»
— Конечно, был, — кивнул Родыгин. — И на банкете посидел. Директора собрались.
— А что же… кого-нибудь уж назначили? — весь внутренне напрягшись, но стараясь не показать этого, спросил Юрий Петрович.
— Ну, сам знаешь: свято место пусто не бывает.
— И кого же? — Ему казалось, что Родыгин намеренно долго тянет с ответом.
— Бортова Степана Ильича… Директора Каменского завода. Ты его знаешь. Он года на два раньше тебя институт окончил.
Бортова Полукаров знал, встречал в министерстве, хотя всерьез ни разу не поговорил, а надо было бы, потому что слышал: Каменский завод в последние годы круто пошел вверх. Да, да, Бортов — прекрасный директор и молод еще. Но ведь и Лебедневский завод — передовое предприятие, теперь он все заметнее да заметнее, о нем много пишут и говорят. Вот оно что случилось, пока он лежал в больнице!.. Если бы тогда сразу в министерстве дал согласие… Чепуха! Если бы очень хотели, подождали бы, пока он выйдет из больницы. Авария тут ни при чем. Выбрали Бортова, а не его. Почему?
Может быть, Родыгин сумел прочесть в глазах Полукарова этот вопрос, а может, заранее решил ничего не таить от Юрия Петровича и с этим пришел в больницу, потому и сказал неожиданно просто:
— Там ведь и ты, Юрий Петрович, в кандидатах был.
— Откуда знаешь?
— Министр мне звонил, — произнес он так, словно речь шла о чем-то будничном. — Характеристику запрашивал.
Вот тут-то вмешалась Леля:
— Конечно же вы поддержали Юрия Петровича?
Родыгин взглянул на нее и, сжав сильной ладонью смуглые щеки, словно стараясь этим жестом скрыть усмешку, ответил:
— Ну уж нет! Какой же я, к черту, директор, если главного инженера вот так запросто отдам. Главные нынче в бо-о-ольшой цене. Нет, конечно, не поддержал. Нам еще работать и работать вместе… Или считаете, я неправ? — Он открыто посмотрел сначала на Лелю, потом на Юрия Петровича.
— Ах вы хитрец! — погрозила пальцем Родыгину Леля. — Конечно, конечно… Не пустить — это же лучшая характеристика!
Юрий Петрович поежился, но тут же напомнил себе: она ничего не знает, он не успел рассказать ей о разговоре с Николаем Васильевичем… Родыгин все еще продолжал смотреть на него, словно ждал ответа. Но что мог ответить Юрий Петрович? Меньше всего он ожидал, что во всю эту историю вмешается Родыгин и так повернет дело.
— Могу привести резоны, какие и министру привел, — сказал Родыгин. — Считаю, Юрию Петровичу идти в главные инженеры объединения рано. Во-первых, — он загнул указательный палец, — основная работа в министерстве — с людьми. Надо все о них знать, кто какой и что за ним. А ты, Юрий Петрович, прости, этого не любишь, да и не умеешь. Так?.. Тут, на заводе, я могу тебя прикрыть, а там некому будет. Во-вторых, — он загнул второй палец, — мы с тобой начали дело и бросать его на полпути, негоже. Вот и все резоны. Два, — он поглядел на загнутые пальцы. — Немного. Но зато крепкие. Так что будем работать, — твердо, как приказ, произнес он.
Все взбунтовалось в Юрии Петровиче, ему захотелось вдруг резко оборвать Родыгина: по какому праву тот дает оценки его работе, вмешивается в его судьбу, а сейчас вот приказывает?!. «Люди, люди… Это демагогия! Мне хватает и своих дел. Я инженер, а не педагог!» Да он сам способен и оценить свои действия и принимать решения… До сих пор он считал, что может направлять Родыгина и тот подвластен ему…
— Мне это не нравится, — сухо возразил Юрий Петрович.
— Что? — В карих глазах Родыгина возникла насмешка; он выждал, не скажет ли еще чего-нибудь Юрий Петрович, и решил уточнить: — Что придется работать?
Это сказано было так, что все всколыхнувшееся в Юрии Петровиче: его обида, раздражение, желание вновь переломить этого человека, — все словно наткнулось на твердую стену. Юрий Петрович сразу ощутил: перед ним сидел не тот Родыгин, которого он знал прежде, этот крепче, сильнее, его не сдвинуть, не обойти.