Миг единый

— Ты не жалей, — неожиданно сказала она. — Никто свою жизнь еще никогда переделать наново не смог. Это часто люди сожалеют: лучше бы я так сделал в жизни, а не эдак — и представляют, как бы и на самом деле могли сделать. И тогда уж им кажется, что та, несостоявшаяся жизнь, которая, может быть, и могла состояться, была бы лучше прожитой… Только это, Саша, не так. Можно придумать себе красивую судьбу, но жизнь ее все равно по своим полочкам разложит. И в той, несостоявшейся жизни тоже были бы свои беды и неустройства, и все равно бы человек оставался многим недоволен… Он уж такой, он так устроен…

— Интересно, ты тоже чем-то недовольна?.

— И я, — согласно кивнула она. — Я же тебе говорила… Ну, а обо мне тебе жалеть не надо. Жена у тебя хорошая, мне понравилась… Да и Оля тоже понравилась. Я не знаю, что там у вас вышло, но, что бы ни вышло, ты с хорошей женщиной жил, да и сейчас живешь с хорошей… Зачем же тебе обо мне жалеть?

— Вот затем, — мягко улыбнулся он, — зачем ты сейчас сказала: всегда грустишь по несостоявшемуся…

— Ну, это да, — согласилась она.

И тут открылась дверь, вошла Катя и сказала:

— Извините, пожалуйста. Саша, врачи пришли, надо снять кардиограмму… И вообще…

Она говорила на этот раз особенно строго и сухо, и взгляд ее был жесткий, непримиримый, и он с удивлением обнаружил, что взгляд этот направлен не на него, а на Надежду Николаевну, и только тогда сообразил: он по-прежнему нежно держал в своей ладони ее руку.

Врачи хлопотали вокруг него, снимали кардиограмму, прослушивали, тело было отдано им, а сам он начисто отрешился от окружающего, он еще был весь во власти встречи с Надеждой Николаевной; он и не предполагал, что все эти годы, охватывающие главную часть его сознательной жизни, годы, наполненные тяжким трудом, взлетами и неудачами — словом, борьбой за прочное место на земле, все эти годы в нем где-то в отдаленном уголке подсознания постоянно присутствовала эта женщина, некогда утраченная им. У него было много решающего в жизни: то он настырно изучал свойства металла при холодном прокате на различных станах, а потом писал диссертацию, и это казалось самым важным; то пробивался по должностным ступенькам в НИИ, руководил группой по созданию новой марки углеродистой стали, заказ был спущен с самого верху, и он дни и ночи отдавал ему, а потом получил Государственную премию и сразу стал заметным человеком, был приглашен в министерство, и ему важно было поставить порученное ему дело; затем, став директором министерского НИИ, совсем было ушел в науку, но тут произошли перестройки, требовался директор крупного завода в Л., и он загорелся перспективой поднять еще выше завод, и этой работе тоже надо было отдаться целиком, — так он жил. Кроме дела, у него сначала была Оля, его умный друг и надежный помощник в работе, пока не появилась Катя, и он понял, что не сможет обманывать обеих, да и не стремился к этому; тогда у него сложилась новая семья, родилась дочка, которую он любил, — все это было в его жизни, и все это время в нем жила утраченная женщина, но никогда не заслоняла того главного, чем он жил в данный момент, и только сегодня она пришла к нему в яви и сразу затмила собой все остальное. Он еще не имел для этого доказательств, он только почувствовал — Надежда Николаевна, ее существование стали для него самым главным. Он стал размышлять: почему так произошло? И вдруг ему открылось простое и ясное, но в то же время потрясшее его: «А я ведь люблю ее…» Почему-то он не раздумывал, любил ли он Олю, отношение к ней определялось по-другому: ему было с ней хорошо, а о Кате он думал: она нужна мне. И только к этой, уже немолодой женщине он мог с полной искренностью применить понятие  л ю б л ю. Это открытие так его потрясло, что он долго лежал оглушенный и не слышал, как ушли врачи, и очнулся только, когда увидел рядом с собой Катю.

— Тебе плохо? — встревоженно спросила она.

Он посмотрел на ее побледневшее, осунувшееся лицо и неожиданно спросил:

— Катя… ты любишь меня?

Она какое-то время смотрела на него испуганно, потом внезапно ее лицо некрасиво сморщилось, она уткнулась в одеяло, укрывавшее его, и горько, вздрагивая плечами, заплакала.

5

Только после того как Оля покинула спальню Александра Петровича, и, почти ослепшая от потрясения, прошла за Катей в кабинет, и остановилась возле большого рабочего стола, уставленного телефонами и предметами канцелярского назначения (знала: Александр Петрович очень любил такого рода мелочи), она вдруг поняла, что произошло. Всего могла ожидать от себя: и нервной вспышки, и даже злости от той обиды, что так долго скапливалась в ней; она могла замкнуться, и тогда бы у нее был неприступный вид, могла напустить на себя равнодушие, но… все произошло иначе.