Миг единый

Она стояла на фоне окна, он не мог видеть как следует ее лица, а только четко обрисованный силуэт, и тут-то и произошло какое-то смещение, вернувшее его на много лет назад… Она так же стояла тогда у окна, стыдливо и зябко защищая согнутыми руками обнаженные остренькие груди, платье ее, скомканным, лежало на полу, а он застыл, боясь к ней прикоснуться; в глазах ее было ожидание, а он не мог, не мог шевельнуться, и, если бы она не сказала: «Ну, иди же», — господи, сколько же потребовалось ей для этого сил! — он бы никогда, наверное, и не шагнул ей навстречу… «В тебе ничего нет, кроме металла…» Возможно, вполне возможно, она ведь говорила и другое: «Ты не человек — ты машина»; то же самое сказала сегодня Софья Анатольевна о Наташе: «Он сконструировал ее». Но ведь тот же Поповский твердил: будущая промышленность, производя богатства для людей, должна избежать возникновения трех спутников — грохота и шума, загрязнения воздуха, рек и морей и воспитания железных мальчиков, лишенных сердца, уверенных, что разум способен сконструировать все, включая любовь…

Они ехали молча, машина мчалась по плотине мимо пруда, высвеченного склонявшимся к лесу солнцем, и по воде плавали палые листья.

14

Пообедали быстро в отдельной комнатке заводской столовой, где пахло мокрыми тряпками и капустой; оставалось еще минут сорок, Николаю Васильевичу захотелось побыть одному, отойти от всего, что произошло сегодня; как было бы хорошо, если с утра да — в работу, когда он был бодр, свеж, ощущал особый нервный подъем, а вот теперь нужно время, чтобы сосредоточиться, подготовиться.

— Я в цех, — сказал он Шергову, — а у тебя, наверное, дела в управлении. Встретимся на командном в семнадцать ноль-ноль.

Они расстались у подземного перехода, Николай Васильевич спустился в длинный туннель, облицованный фиолетовым и голубым кафелем, он был пустынен, под потолком светились матовые лампочки, создавая теневые перепады, отчего потолок и стены казались зигзагообразными и выпрямлялись по мере того, как Николай Васильевич продвигался вперед; постепенно ему стало чудиться: он бредет в полусне, звуки его шагов, неестественно громкие, заполняли все длинное и узкое пространство, туннеля, и чем дальше он шел, тем сильнее на него накатывала тревога: а вдруг сорвется пуск? Да, у него есть опыт, но каждый пуск таит в себе множество неожиданностей.

Он знал — о нем ходило мнение: мол, крут, скор на решения, не любит, когда спрашивают: «А можно ли нам, Николай Васильевич?..» А в Высоцке ведет себя странно, расслабился: делайте, а я погляжу. Но когда же он кричал без толку?.. Бывало, бывало, это поначалу, любил одернуть. Поповский в те времена и врезал ему: «Окрик — дело пустое, он на страх рассчитан, а организация — на творчество. Можно навести железную дисциплину, а результата не будет. И знаете почему? Да потому, что только в математике целое равно сумме частей. А организация должна быть в итоге выше этой суммы, ну так же вот, как человек, его организм выше суммы своих частей…»

Из туннеля было несколько выходов, они вели в разные пролеты цеха, Николай Васильевич забыл, какой ему был нужен, чтобы попасть на командный пункт; он закурил, дошел до первого выхода, поднялся на несколько ступенек и сразу же услышал голос Наташи:

— Андрей, еще раз проверь эти датчики.

— Сто раз проверял.

— Проверь сто первый.

— Хорошо… Но мне надоел твой муж. Пашка, как ты воспитал в себе это беспощадное занудство? Может, поделишься опытом?.. Ты жил когда-нибудь в общежитии? Ну конечно же нет! Ты бы там и трех дней не просуществовал…

— Чепуха! Еще как бы он прожил!

— А откуда знаешь? Ты и сейчас ему варишь манную кашу.

— Он ее любит. А вот ты бы сходил с ним один раз на охоту, тогда бы кое-что узнал.

— Он и стрелять не умеет.

— Ты зря надрываешься, Андрей, я был чемпионом В институте по спортивной стрельбе.

— Да, он был чемпионом.

— У меня отец несколько раз ездил в уссурийскую тайгу, его приглашали тигроловы…

Все это Николай Васильевич слышал, пока поднимался по лестнице, выходил на площадку к кольцевой печи; трое сидели на низенькой скамье, вроде тех, что стоят в спортивных залах для отдыха тренирующихся.

— Привет, молодежь! — сказал он.

Они ответили ему дружно, как по команде:

— Салют! — и рассмеялись, наверное, это у них было отработано.

Он прошел к письменному столу, деловито подвинул к себе бумаги, сказал негромко:

— Хорошо, если бы кто-нибудь позаботился о кофе.

— Позаботились, — сказала Наташа. — У нас два термоса с кипятком и банка растворимого. Заварить?

— Если не трудно.

Она подала ему кофе в пластмассовой крышке от термоса; он с удовольствием сделал несколько глотков и принялся за работу: нужно было еще раз проверить разбивку участков на циклы, их взаимосвязи; а трое сидели на скамье, занимались своим делом и болтали, не стесняясь его; болтовня их не мешала ему считать.