— Семейная реликвия. Один из моих прапрадедов пушкарем был, говорят, отличные пушки лил. А это его какая-то юбилейная пушчонка. Вот он и захотел ее себе оставить, упер ночью домой… Правда или нет — не знаю. Семейные предания — дело хлипкое. Может, герои из этой пушки палили, а может, разбойники, а может, и никто… Но я верю, что пушкарь ее себе притащил. Ведь бывает — художник не продает свои самые любимые картины, не может с ними расстаться. Ну, а мастер… Но эта самая пушчонка с детства вызывала зависть моих однокашников. Пробовали мы из нее пульнуть раза два, да не получилось. Ну, вот и чай. Сейчас мед поставлю… А хотите медовухи, или, как ее по-местному величают, кислушки? Отец у меня по этому делу большой специалист. Свой способ сотворил, без хмеля варит, на хлебине — это цветочная пыльца, что пчелы откладывают. Я тоже немного выпью, хотя спиртного не люблю. Но она не очень хмельная…
Они сели к столу, Николай Васильевич выпил этого пахнущего медом и горечью травы напитка; ему любопытен был Андрей, они проработали вместе ночь, — стало быть, этот чернявый, крепкий и подвижный парень причастен к той радости, которую получил Николай Васильевич от трудов, и это приближало к нему Андрея.
— Очень рад, Николай Васильевич, что вы ко мне зашли. Ужасно хотелось с вами поговорить.
— О чем?
— Да есть о чем, — в черных глазах Андрея заметались золотистые лучики. — В другой раз вас и не подхватишь. В Москве тем более. А здесь мы сидим с вами друг против друга, чай пьем, — вот вам, пожалуйста, преимущество провинции… Собственно, меня, Николай Васильевич, интересует один вопрос. Но прежде чем его задать, я хотел бы изложить одну любопытную историю из собственной биографии, иначе будет непонятно…
— Надеюсь, история краткая, — улыбнулся Николай Васильевич.