Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки

Я никогда не сожалел о том, что у нас растет дочь и даже сейчас немного грустно, что пути наши уже начали расходиться. Но что поделаешь. Мы переживаем очень быстро текущий темп жизни и если даже вещи Баха, Моцарта и Листа стали исполнять на 15 % быстрее, чем раньше, то что уж говорить о возрасте замужества. Вам пожелали счастья, здоровья и друзьями сказано немало хороших слов. И это не случайно. В семейной жизни бывают и солнечные дни, и хмурые, и дождь, и пороша. Причем, как и во временах года, первые холода бывают самыми ощутимыми. И вот здесь будьте осторожны в словах. Слово может и вылечить, и убить. Теплое слово две зимы греет».

Нашел в архиве еще один тост, в стихах, но не смог определить его автора:

«За этим свадебным столом.
Я пью за то, чтобы ваш дом.
Был славен миром и трудом,
За счастье и веселье в нем.

Пью, чтоб для всех, кто нынче с нами не был,

Не мог на свадьбе выпить и поесть,
Мы сохранили добрый запах хлеба,
Который мы разламывали здесь.

За то, чтоб каждый за столом сидящий

На долгий срок сберег в своей крови
И озорство, и этот ток бодрящий
Вина, веселья, дружбы и любви.

Пора и выпить в добрый час

За всех друзей,
За всех за вас».

Что касается меня, то я, помню, сидел, весь съежившись от стеснения, и очень боялся, что мне придется выступать. В те ранние годы я совсем не умел это делать. Даже когда отвечал на институтских семинарах в присутствии лишь своих однокашников, краснел до ушей и тихо и не очень связно лопотал. А уж при больших аудиториях, при незнакомых людях совсем терялся. Однажды меня послали по линии МГИМО выступить на ткацкой фабрике, расположенной по соседству. Привели в убогий, допотопный, с дореволюционным оборудованием цех. Поставили перед небольшой группой ткачих и велели начинать лекцию о международном положении. А у меня от страха затряслись не только руки, но и ноги. Пока говорил, тряска только усиливалась. Потом долго отходил от полученного стресса.

А вот Наташа являла собой полную противоположность. С первых дней учебы в МГИМО она поразила меня своими яркими выступлениями по острым темам перед всем нашим курсом в 130–140 человек. Как-то разбиралось персональное дело студента Першина, обвинявшегося в ряде неблаговидных поступков (уже не помню каких). Выступали сокурсники, в том числе и дружки Першина, и клеймили его, требовали исключить из комсомола и института. И вдруг на трибуну поднимается Наташа Корсакова и четко, уверенно, складно произносит речь в защиту парня. И его прощают, он остается и в комсомоле, и в МГИМО! Спрашиваем Наташу, зачем она защитила сокурсника. Ответ: «Из чувства справедливости!». Обидно при этом, что спасенный Наташей в дальнейшем даже не здоровался с ней и опять сошелся с ребятами, которые на собрании предали его.

Вскоре новое персональное дело, на сей раз студентки, которая в общежитии якобы обворовывала соседок. Такая же история: все бичуют воровку и требуют расправы, а Наташа встает на защиту девицы, которую толком и не знала. Ну и, наконец, Наташа вступилась за целую группу ребят, в том числе двух китаистов из нашей академической группы, которых обвинили в «надругательстве» над советским флагом. Наташа в страстной речи доказала лживость обвинений, подвергла критике самого главного обвинителя сокурсника Ю. Любопытно, что вскоре после окончания института Ю. посадили за махинации с золотом и валютой.

Слушал я Наташу и переживал из-за своей ничтожности. Эти переживания способствовали тому, что впоследствии я приучил себя выступать в любых аудиториях, на любые темы, причем без заглядывания в шпаргалки. Хотел добиться и в этом вопросе признания Наташи (как и во всех других).

Ну, а возвращаясь к свадьбе, отмечу, что выступать мне не пришлось. Лишь поблагодарил гостей. Думал, что-то дополнительное о нюансах свадьбы узнаю из дневника Евгения Павловича. Увы, тесть был очень краток: