«…Миг между прошлым и будущим»

— Музыка ведь как стихи, — объясняю я. — Если произнес одну строчку, вторую, то должен их с чем-то срифмовать. А вы мне даете по двенадцать секунд! Какое же развитие я могу сделать? У вас есть лишь одна сцена на шестьдесят четыре секунды. Это хоть половина того, что было в «Красной палатке»! Можно попытаться что-то сделать.

Но эта сцена — около моря. Я чувствую: здесь порт какой-то, корабль стоит, ветер, дождь, шум моря… Как опытный человек, спрашиваю у режиссера:

— А какие у вас здесь будут шумы?

— Пароходные гудки, ветер, шум волн.

Думаю: никакой музыки никто не услышит!..

— А не много ли компонентов? — говорю.

— Нет, — отвечает Зайчик. — Шумы сначала будут, потом я их уберу, оставлю только музыку.

— Точно уберете? — интересуюсь.

Гайдай так и делал. Звукооператор ему говорит:

— Леонид Иович, вот тут они же бегут, надо топот ног!

— Никакого топота, никаких шумов! — отвечает Гайдай. — Здесь только музыка. Убирайте все шумы! Потому что человек не может столько сразу слышать. Он еще должен смотреть, переваривать увиденное…

А тут у Зайчика — четыре или пять компонентов! Одно уничтожает другое. Если бы он предупредил, что будет шум моря, гудки, я бы сделал, например, соло трубы или флейты, которая прорезала бы весь этот шум, придавая эмоциональную окраску происходящему. К примеру, плачущая труба. Это зависит от контекста, от диалога.

С Александрой Пахмутовой, 1972 год

Я сделал тему, звучит симфонический оркестр, развитие, кульминация есть. Все как полагается. Прихожу на перезапись и слышу: шум моря, ветер, гудки. Да еще появился диалог за кадром. Какая там тема! Ее услышать невозможно. А если слушать тему, текст непонятен…

— Тут что-то лишнее!.. — говорю. — Уберите музыку, будет лучше…

— Нет, — отвечает Зайчик. — Так оставляем!

Больше я с ним не работал. Что попусту тратить время и нервы? Ничего не осталось ни от картины, ни от музыки. И никакую пластинку не выпустишь, потому что стыдно.

Бывает, заведомо знаешь, что перед тобой не очень сильный режиссер, но за фильм берешься. Потому что там, скажем, четыре-пять песен. И я делал свою работу хорошо. Меня, например, часто спрашивают:

— Из какого фильма песня «Волшебник-недоучка»? Из «Отважного Ширака»?..

Никто этой картины не знает!

Порой мне и сценарий не очень нравился, но я видел, что здесь можно написать хорошую музыку и песни. Кстати, одним из сценаристов «Отважного Ширака» был хороший писатель Аркадий Инин. Он мне говорил:

— Кому нужна эта песня — «Волшебник-недоучка»?!. Никто ее не запомнит!

И предсказывал успех совсем другой.

Но та песня осталась незамеченной, а «Волшебник-недоучка» звучит до сих пор.

Все непредсказуемо!

На съемках «Бриллиантовой руки» Миронов с грустью говорил Никулину:

— Твоя песня лучше!

— Нет, Андрюша, — возражал Юра, — твоя лучше!..

Миронов был очень находчив. Мне всегда нравилось, как он работал, как пел. Быстренько запомнил «Остров невезения», поработал дома. А как сделал танец!.. Придумал эти «Ба-ба-ба-ба», которые очень к месту!.. И Юра Никулин был очень музыкальным человеком, запомнил «Зайцев» мгновенно…

А какая песня — Андрея или Юры — стала популярнее, я даже не знаю. Может, примерно одинаковы и оба их прогноза не оправдались?..

Вот еще пример непредсказуемости. В конце семидесятых годов на международном песенном фестивале в Америке неожиданно для себя я получил премию за песню «До свиданья, лето». Получил по двум категориям — Folk-musik и Easy listening (легкослушаемая музыка).

Премия была небольшая, чисто символическая (около четырехсот долларов). Песни посылал ВААП. Посылал много. Первый раз — не помню, сколько. А второй раз — песен двадцать разных советских композиторов.

А премии достались мне и Але Пахмутовой. Второй раз я получил за песню «Куда уходит детство».

Потом от СССР перестали посылать. Говорят: неинтересно, только Зацепину и Пахмутовой дают!..

А я как раз был в Лос-Анджелесе, где проходил этот фестиваль, и мне удалось пообщаться с председателем жюри. Его звали Тэд, фамилию не помню.

— Вот, — говорю, — я композитор Зацепин из Советского Союза…

— А-а!.. — обрадовался он. — Как там у вас в Москве?

Ему было интересно, как там у нас медведи белые ходят по снегу…

— А сколько кассет вы получили на конкурс? — спросил я.

Условия были таковы: посылаешь кассету и девять долларов (это ВААП платил). На кассете — только одна песня. Если хочешь три, то отправляют три кассеты и двадцать семь долларов.

Он говорит:

— Пришло больше сорока тысяч песен.

Миронов был очень находчив. Мне всегда нравилось, как он работал, как пел. Быстренько запомнил «Остров невезения», поработал дома. А как сделал танец!.. Придумал эти «Ба-ба-ба-ба», которые очень к месту!.. И Юра Никулин был очень музыкальным человеком, запомнил «Зайцев» мгновенно…

— И вы их все слушали?!