Я, значит, в Джонаса стаканом запускаю – а он целый день доделывает работу, которую я затеяла, но на которую мне самой терпения не хватило? Ненавижу его за это! Что за чудовище способно ненавидеть парня, взявшегося довести до ума фантазию, а точнее, блажь этого чудовища? Правильный ответ: я.
– Очень мило.
В моем тоне – ни намека на то, что действия Джонаса и впрямь мне по душе.
– Доченька, тебе бы надо ему позвонить. Он такой хороший мальчик, он…
– Хватит, мам.
Я почти кричу, но мама сама нарвалась. Не может вовремя остановиться. Без нее знаю, что Джонас – хороший мальчик; именно от его хорошести я готова сквозь рубашку п
– Поможешь мне одеться? Не хочу идти в больничной рубахе.
Мама принесла несколько своих платьев. Все они – просторные, скроены как халаты, то есть легко наденутся на гипс. С маминой помощью влезаю в то платье, что мне всегда больше других нравилось. Боль пронзает ключицы в тех местах, где наложены швы. Зеркала в палате нет, но по ощущениям – мамино платье сидит хорошо.
Подол, колышимый больничным сквозняком, нежно касается лодыжек. Плетусь по коридору в сопровождении медсестры. Прихрамываю, и это меня бесит. Левая нога как чужая, вся в ссадинах.
Врач старше, чем я ожидала. Смуглый, седобородый. В свитере. Симпатичный, должна признать. И серьезный. Как пожилой рыбак.
– Здравствуй, Виви, – говорит врач, пожимая мне руку. – Я – доктор Брукс.
– Здрасте.
Озираюсь. Ищу личные вещи – они должны рассказать о докторе Бруксе. Из сертификата на стене узнаю, что его полное имя – Малон Кристофер Брукс.
Он улыбается, мы усаживаемся. Продолжаю шарить глазами по стенам, по столу. Что я ищу? Не знаю. Фото детей или хоть собаки. У Брукса на меня целое досье, а мне про него ничегошеньки не известно. Это напрягает.
– Ну, Виви, как ты себя чувствуешь?
Честный ответ: загнанной в ловушку, виноватой, пристыженной, одуревшей от обезболивающих.
– Я себя чувствую нормально.
– Хорошо, – произносит доктор Брукс. Не поверил, конечно. – Давай-ка поговорим. Доктор, у которой ты наблюдалась в Сиэтле, в марте этого года диагностировала у тебя биполярное расстройство II типа. Ты принимаешь этот диагноз?
Идиотский вопрос. Целое мгновение мне кажется, что доктор Брукс намерен официально поменять диагноз на биполярное расстройство I типа.
– Я не хочу.
– Чего не хочешь? Принимать диагноз или иметь биполярное расстройство?
– И то и другое. То есть ни то ни другое. Но я и сама знаю. Депрессия, случай гипомании в марте, после него – опять депрессия, потом новое лекарство и опять мания в последнюю неделю. Я сказала «неделю»? Скорее в последние две недели. Или больше. Так что я в курсе. Классические симптомы.
– Видишь ли, – доктор Брукс откладывает папку, – конечно, имеются базовые симптомы, но у каждого человека проявления расстройства свои, и мне бы хотелось знать, что ты, именно ты, вкладываешь в слова «биполярное расстройство». Что для тебя значит этот диагноз. Расскажи, пожалуйста, об эпизоде гипомании, который случился с тобой в марте.
Ах, ему рассказать? Пожалуйста. Доброе, открытое лицо доктора Брукса прямо-таки провоцирует выкинуть что-нибудь этакое. Короче, он сам нарвался.
– Сейчас расскажу. Слушайте. Пошла я, значит, на концерт, причем уже с самого начала завелась, будто обкуренная, хотя еще и обкуриться-то не успела. Потом наверстала, конечно. Ну и вот, на концерте я с одной девчонкой познакомилась и пошла к ней ночевать. А девчонка – мастер татуировки. Под утро мне приснился разноцветный лотос – такой, знаете, в акварельных тонах, – ну и моя новая подружка взяла да и вытатуировала этот лотос у меня на боку. Моя мама – она в студии пропадает. Но, когда я вечером домой не явилась, она целый скандал закатила.
Доктор Брукс глубокомысленно кивает, переваривает информацию. Погодите, уважаемый доктор, это только начало.
– Несмотря на скандал с мамой, мне удалось сбежать на день рождения моей подруги Руби. В подарок я ей купила сумочку за триста долларов. Там, на дне рождения, я фоткалась и курила с новыми знакомыми. А потом я перепихнулась с бывшим парнем моей подруги Амалы. Причем прямо у нее в спальне. И еще с одним парнем. Все за один вечер.
Доктор Брукс перестал кивать. И записывать тоже перестал.
– Все решили, что я просто напилась. И… ну, вы должны знать. Вы ведь тоже учились в школе.
Крою улыбочку. Очень надеюсь, что она – сардоническая.
– Можете представить, как меня после этого называли. На следующий день я сказала маме, что меня надо в полицию сдать, потому что я – чудовище, которое не должно разгуливать на свободе. И что, вы думаете, сделала мама? Потащила меня прямиком к доктору Дуглас.
Бруксу нужно несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
– Наверно, для тебя это были тяжелые дни. Как ты себя чувствовала?