Миг столкновения

Зажмуриваюсь, чтобы не расплакаться.

– У меня то же самое. Тебе стоматолог анестезию когда-нибудь делал? Представляешь, как это – рта не чувствовать? Можешь куснуть себя за язык или за губу – никакой боли. Сначала почти смешно. Типа: ой, гляньте – я вон что делаю, а мне не больно. А потом начинаешь бояться: вдруг это навсегда? Хоть бы что-нибудь почувствовать – все равно что! Так со мной было.

Элли кивает:

– Диего говорил: «Я должен это контролировать. Должен и все». Ему хотелось самому выход найти. Ну, он же человек, с головой, с мозгом. Только знаешь что? Ничего не получается при таких расстройствах. Лекарства нужны, без них никак.

От этих слов хочется заплакать слезами облегчения. Надо же, нашелся человек, который меня понял. Именно понял, а не тупо пожалел. Остальные – только жалеют, и в то же время каждый наверняка думает: «Хорошо, что это не у меня». Никто не пытается влезть в мои туфли – шикарные, на платформе и каблуках; никто не пытается хотя бы минуту-другую продержаться в них. Никто до Элли не выразил, глядя мне в глаза, простую и правдивую мысль: «Депрессия – та еще сука».

Элли делает вдох, но вдруг спохватывается:

– Ой, я тебя совсем заболтала. Извини. Я вовсе не хотела говорить за тебя, я только…

– Пустяки. Все нормально. Тут каждый старается быть вежливым и тактичным. Мама, медсестры – они банальности выдают, будто текст из колонки соболезнований читают. А я хочу завопить, да погромче. Потому что у меня ощущение, что я на войне. Не понимаю, как можно одновременно быть такой усталой и такой взбешенной.

Глаза снова наполняются слезами, слезы катятся по щекам. Потому что накипело. Потому что нужен сброс.

Элли садится ко мне на койку, подбирает ноги. Я не возражаю. Я должна бы чувствовать неловкость. Потому что Джонас Дэниэлс однажды полюбит эту девушку. Он сам еще не подозревает, что может ТАК полюбить Элли. Но вместо неловкости я чувствую сестринскую близость. Маски сорваны, Элли не отшатнулась – значит, сестра. Она протягивает мне подушку.

– Ну так кто мешает? Вот, кричи на здоровье.

Без колебаний беру подушку, вжимаюсь в нее лицом и кричу, кричу, кричу, надрываю горло.

За все пробуждения, когда вылезти из постели казалось невозможным; за ощущение безнадежности; за страхи и потерю контроля; за чувство вины и за несправедливость.

Наконец я выдохлась. В ушах звон, лицо горит, в горле пульсирует сухая боль. Откидываюсь на подушки, пытаюсь дышать ровно.

Элли разгружает корзину. Красит мне ресницы, и губы, и ногти. Лак для ногтей сочно-розового цвета, с блестками. Любуюсь правой рукой.

– Это Бека выбирала лак?

– Вообще-то нет. – Элли не поднимает глаз, сосредоточенно работает миниатюрной кисточкой. – Это Наоми.

Вот не ожидала. Элли закручивает пузырек с лаком – маникюр готов.

– Теперь ярче меня во всем отделении никого не сыскать, – выдаю я.

Голос – бесцветный. Мне полегчало, да, но сил на восторженные интонации не осталось.

– Ты и без маникюра такой была, – улыбается Элли. – А вот и последний гостинчик – от Джонаса.

И она ставит на одеяло белую коробку, в какие обычно упаковывают торты. Ну конечно! Джонас приготовил для меня вкусненькое после того, как я его выгнала с воплями. Может, на торте глазурью написано: «Поздравляю, Виви! (Ты редкая стерва.)»

Открываю коробку. И правда, в ней пирог – золотистые полоски сдобы, пухленькие темно-красные вишни. Так и вижу руки, что возились с этим тестом; знаю, что Джонас больше любит варить, томить и тушить, чем печь. Вот он в кухне, обрезал края коржей, толчет их, чтобы получилась крошка для посыпки. Хмурится, потому что сердит на меня, почти взбешен; и все-таки печет пирог.

Записка дрожит в моих руках. Джонас Дэниэлс, помоги ему Боже, удерживает позиции, даже когда у него ноги подкашиваются. Вишневый пирог, а к нему, вместо мороженого, верность и прощение.

– Что там? – интересуется Элли, заглядывая в коробку.

– Там – все, – шепчу я, дрожа нижней губой и тиская записку.

Глава 26

Джонас

В ресторане – та особая атмосфера, какую кожей чувствуешь, какой уже несколько месяцев не было. Мы открыли все окна, прохладный бриз гоняет по кухне аппетитные запахи. Элли красивыми буквами написала на доске перед входом:

НОВОЕ МЕНЮ!

ТЕПЕРЬ МЫ ОТКРЫТЫ С 6 ДО 21.

ЗАХОДИТЕ!

Я в поварском колпаке и переднике и еще не заляпал белую рубашку. Под любым предлогом подбегаю к окну-иллюминатору, чтобы заглянуть в зал. Как правило, я предпочитаю оставаться, так сказать, за кулисами – то есть в кухне. Но сегодня? Сегодня мне хочется смотреть спектакль из партера.