Миг власти московского князя

Увидев у ног своего коня обмякшее тело предводи­теля ватаги, князь как будто разом потерял интерес ко всему, что касалось этих бродней, расхотелось выслу­шивать своих людей, занимавшихся по его приказу до­знанием, решать дальнейшую судьбу раскаявшихся татей, которая стала ему безразлична.

Он постарался скрыть ото всех свое негодование по­спешными действиями гридня, ведь тот поступил именно так, как и должен был поступить. Однако доса­да все равно оставалась.

«Мог бы Антип и сообразить, что Кузьку этого не единожды обыскивали, а перед тем, как в допросную избу вводить, снова осматривали да одежонку перетряхивали, поэтому не могло быть у несчастного ничего, что причинило бы мне вред, — снова и снова рассуж­дал князь. — Разве кулаки жилистые, но и ими вряд ли бы дотянулся до восседавшего в седле. Не говоря о том, что копье-то могло и не пригодиться — пинка хорошего этому слизняку одноглазому уж точно хва­тило бы. Недогадлив гридень оказался, но на расправу скор. Может, это и хорошо, только вот сомнение все равно почему-то гложет. А коли так, то вряд ли долго оставаться Антипу рядом со мной. Мне те воины нуж­ны, у кого за мыслью быстрой рука поспевает, а не ру­ка вперед головы решения принимает».

Чтобы как-то унять свое раздражение, он встал на колени перед иконами, но погрузиться в таинство не смог, уста произносили слова молитвы, но разум и сердце были безучастны. Поднявшись, он холодно глянул на лик Спасителя, по привычке перекрестился и вышел в пустую горницу, уселся на лавку и, откинувшись к стене, долго сидел с закрытыми глазами. Потом, позвав Макара, который тут же явился, словно возник из воздуха, князь о чем-то его спрашивал, что-то приказывал, кажется, даже не слыша своих слов. Озабоченное выражение лица слуги рассердило его, и он спросил зло:

— Не понял, что тебе сказано?

— А что ж тут не понять, чай, не первый раз на трапезу гостей созывать буду, — миролюбиво ответил Макар и, словно совсем не задумываясь о последствиях своего бесцеремонного поступка, добавил ласково, как говорят с больным ребенком: — Только вижу я, княже, тебе не до пиров нынче. — Не обращая внимания на сурово поднявшуюся бровь властителя, проговорил все так же мягко: — Тебе бы, Михаил Ярославич, развеяться надобно, пронестись на коне своем быстром по полям да по долам. Глядишь, ветер холодный мысли горячие и остудит…

Некоторое время князь молчал, сурово насупив брови и смотря исподлобья на Макара. Со стороны мог­ло показаться, что он не обдумывает сказанное, а ре­шает, какое наказание выбрать для не в меру осмелев­шего слуги.

— Может, ты и прав, Макар, — после долгого мол­чания сказал князь, — кажись, и в самом деле мне не до пиров ныне. — Еще немного помолчав, проговорил устало и с какой-то затухающей злобой: — Видеть я никого не хочу, слушать речи нет желания. Сам знаю, что скажут.

Макар понимающе кивнул — весть о несуразной гибели княжеского противника долетела до него рань­ше, чем князь вернулся в свои палаты, — и хорошо осознавал, как разочарован Михаил Ярославич.

— Слушать никого не хочу, — упрямо повторил тот и, взглянув на Макара, сказал твердо: — Ты прав, незачем мне нынче на пиру пировать. Вели Ворона к крыльцу подвести.

Расторопный слуга мигом скрылся за дверью, до­вольный тем, что смог предостеречь князя от опромет­чивого шага.

«Хотел я, сам того не желая, подсластить горечь медом пенным. Наверняка все бы так и поняли, — ду­мал Михаил Ярославич, глядя вслед слуге, — а сей по­ступок князя недостоин. Ладно хоть Макар не убоялся под горячую руку попасть, подсказал. Я ж того не удо­сужился понять. Других упрекаю, а сам с горячей го­ловой, в спешке ненужной принимаю решения, о кото­рых потом пожалеть могу. Что ж, урок мне преподал Макар хороший».

Мысли от поступка слуги сами собой перекину­лись к недавнему прошлому, к той поре, когда Яро­слав Всеволодович настоятельно посоветовал сыну взять себе в услужение Макара, который был старше Михаила Ярославича и далеко не сразу пришелся то­му по сердцу.

Прежний слуга, молодой и веселый, хоть и не все­гда справлялся со своими обязанностями, но мог быть товарищем в юношеских забавах, что вполне устраивало княжеского сына. Однако пришлось уступить отцу, который, будучи занят своими важными делами, все же успел заметить, что его отпрыск стал слишком беспечен. Михаил, лишившись гораздого на всякие вы­думки сверстника, некоторое время почти не разгова­ривал с Егором Тимофеевичем, не без оснований подо­зревая в том, что именно он сообщил вечно занятому отцу о его неприглядном поведении.