Миг власти московского князя

— Благодарю, — смутился гость, взял из короба пирог и, оглядев его, сказал тихо: — Я, княже, нынче и не голоден вовсе, только вот глаза мои не сыты. Вро­де в родительском доме откормился, — Иван посмот­рел на свой костлявый кулак, в котором был зажат пи­рог, и горько усмехнулся, — вроде бы и брюхо полно, но только после моего похода в Орду глаза теперь везде корм ищут…

Князь с пониманием кивнул и переглянулся с вое­водой, который внимательно слушал горький рассказ гостя.

— Отец наказал брата отыскать, не думал о том, что нас обоих мог лишиться. Суров старик, только ра­ди них с матерью и отправился в поход, хоть сам-то я знал, что навряд вернусь в родной дом. Ну, слава Гос­поду» нашел я брата, отдал за него хозяину все, что ос­талось. Может, и не выкупить мне было Степана, да только он уж совсем на ладан дышал, потому ирод, что перекупкой пленников промышлял, смилостивил­ся. Забирай, говорит, брата своего, все равно сдохнет, а мне от него хоть какой-то прибыток. Забрал, но сразу в обратный путь двинуться не мог — брат ведь, того и гляди, Богу душу отдаст, — а потом решил: будь что будет. Не уйду из Орды, и сам здесь околею. Александр Ярославич, светлая душа, помог, чем смог. Довез я брата до дому. Отец, как на нас глянул… так и запла­кал, а уж о матери я и не говорю… Ежели б не надо бы­ло ей сына выхаживать, сама бы слегла. Я, как ты ви­дишь, и с лица спал, да и телом захирел, а брат и вовсе старик стариком. Коли сядет рядом с отцом, так и не скажешь, кто из них старше. Вот так-то… — Иван по­смотрел исподлобья на князя, перевел взгляд на воево­ду: — Вы меня знаете, я никому сапог не лизал, ни пе­ред кем ниц не падал, а тут вдоволь поползал. — За­молчал, сплюнул за борт, сжав кулаки, продолжил: — Сколько раз недобрым словом отца вспоминал. Хоть жаль было брата, но ведь когда с Ярославичами в путь отправлялся, только одно и было о нем известно, что какой-то русич его живым видел в Батыевом городке. Где искать, у кого? Голодал, холодал. Не приведи Гос­подь еще раз такой путь пройти.

— А мои? Они-то? — не удержался от вопроса князь.

— И твоим братьям досталось, может, поменее, чем мне, грешному, но это, князь, с чем сравнивать. Татарам что смерд, что боярин, что князь — лишь бы подарками одаривали, да и перед смертью все равны. Ежели что не так — шею в момент свернут, не задума­ются. Пока добрались, я, почитай, со всем своим доб­ром расстался. Окажись подале ставка Батыева, не на что и Степана было бы выкупать. Все бы до последней нитки выманили нехристи. Благо, что с Ярославичами путь держал, им-то, видать, по отцовским рассказам уж было ведомо, как с подлыми обходиться.

— Да–да, отец рассказывал…

— Толмач нехристям одно бубнил, мол, подарки все хану великому везем, ежели отберете, он наверняка прознает, и тогда уж гнева его вам не избежать. Только тем и держались. Потому и смог малую толику взятого с родной стороны до самой Орды Батыевой до­везти. — Иван вздохнул и, чувствуя, что слушатели ждут продолжения рассказа, будто пересиливая себя, снова заговорил: — Через Дон переправились, а за ним степь словно вымерла, только бродни по ней шатают­ся, так и норовят путника обидеть. Ни весей, ни даже избушек одиноких до самой Волги не встретилось. Лишь у реки под татарским присмотром пленные pycичи перевоз устроили. Их о брате своем поспрашал, только разве ж они могли что знать. Так, для успокое­ния души своей разговор с ними затеял. И вот когда до, Сарай–Бату наконец-то добрались, то у всех, у кого только мог, вызнавал. Стольких за всю жизнь униже­ний не терпел, как там. Но я-то все ж таки невелик человек, а каково тем, у кого шея никогда ни перед кем не гнулась!

— Александр из таких. Уж я-то его, как никто, знаю, — произнес князь, задумчиво глядя на воду, — неужто и ему пришлось Батыге кланяться?

— Врать не буду, поскольку мне не ведомо, как и что было в ханском шатре, а вот то, что Александр Ярославич отказался меж пламени адского проходить и поганым идолищам поклониться, мне доподлинно известно — я сам при сем присутствовал. Он ханским холопам ответил, что, мол, ему, христианину, не подобает кланяться никакой твари, а токмо Господу Богу нашему Иисусу Христу. Он так сказал, а мы-то, кто ря­дом с ним был, молиться да прощаться стали. Не наде­ялись более на этом свете свидеться. Известно ведь, что Михаил-то Черниговский за такой же проступок жизни лишился, не посмотрели поганые, что князь. Им все едино.

— А Саше-то как же с рук сошло? — с замиранием сердца спросил князь, который из-за охватившего его волнения даже не обратил внимания на то, что неожи­данно назвал брата так, как не называл с самого ранне­го детства. Ведь даже когда тот еще был безусым отро­ком, все окружающие, даже близкие люди, величали его Александром.