Миг власти московского князя

— Ты уверен, что стрый приложил руку к гибели твоего отца, чтоб занять великий стол, но ведь Свято­слав получил ярлык на княжение у хана, — рассуждал Егор Тимофеевич, — значит, не на Русской земле он будет искать союзников против тебя, а именно в Орде. И, как я мыслю, непременно найдет.

— Ну и что с того? — недовольно спросил Михаил Ярославич. — Тумены ордынские далеко.

— Забыл разве, как они быстро по нашей земле бе­жали? — возразил воевода.

а как же быть с тем, что ты раньше говорил? Де­скать, ханы в наши дела не вмешиваются? — с издев­кой поинтересовался Михаил.

— Так оно и было. А теперь не знаю, как посту­пят, — почесал затылок воевода, — кто скажет, что им в голову взбредет. Захотят, жалобщика живота лишат, а захотят, обидчика к себе призовут, чтоб наказать за своеволие.

— Может, ты, Егор Тимофеич, и прав, но только, думаю, что не захочет хан слабому помогать. У них там, в Орде, сила в чести. Соседи наши пострашнее, но и им — до себя. Скажи на милость, кто решится вы­ступить против великого князя? Молчишь? А я тебе отвечу: никто! — с деланным равнодушием проговорил князь, закончив на этом тяжелый разговор.

Вероятно, Михаилу Ярославичу слишком просто удалось занять Владимир, и поэтому ему совсем не хо­телось верить, что его поступок может привести к ка­ким-то неприятным последствиям, и уж тем более в то, что Орда пошлет на него свои тумены. Такое только в страшном сне могло привидеться. Зачем думать об этом, когда можно просто наслаждаться жизнью и сво­ей властью.

В разговорах великий князь теперь почти не вспо­минал о братьях, которым давно было бы пора вернуть­ся в родные края. Он боялся себе признаться в том, что его стала смущать слава Александра, не померкшая за время долгого отсутствия. Михаилу Ярославичу ино­гда вдруг казалось, что окружающие относятся к нему с почтением лишь потому, что он брат знаменитого князя Невского, а сами ждут не дождутся, когда тот возвратится из Орды, восстановит наконец порядок во Владимирском княжестве и накажет младшего брата за самоуправство. Не смогли отвратить князя Михаила от этих мыслей ни здравицы в его честь, возглашаемые на пирах, ни похвала его уму и храбрости из уст льсти­вых бояр.

Однако среди всех невеселых дум была одна, кото­рая в последнее время беспокоила его все сильнее и особенно остро тогда, когда он видел Марию.

Московская красавица хоть и располнела, но не поте­ряла своей привлекательности, и лицо ее было все таким же белым и чистым. Лишь в глазах–омутах не осталось прежнего беспокойства, а были в них какое-то нездеш­нее умиротворение, отрешенность от земных забот и все­охватная любовь. Князь смотрел в глаза Марии с незна­комым трепетом, ощущая страх за будущее доверившей­ся ему женщины и их еще не рожденного ребенка.

«Люди утверждают, что от греховного корня и плод зол бывает, — думал князь, глядя на свою голубку, — но можно ли говорить так о младенце, зачатом в люб­ви?» Вдобавок к одолевавшим его сомнениям походя брошенная воеводой фраза заставила призадуматься и о своей судьбе.

Всего и обронил-то Егор Тимофеевич, мол, не по­стигла б тебя участь тестя Святославова, а мысли уж завертелись. Михаил Ярославич знал из рассказов, что князь Давыд немало натерпелся из-за своей любви к простолюдинке, дочери бортника, даже престол му­ромский вынужден был оставить. Бояре заставляли князя ради стола отказаться от жены, дескать, ее низ­кое происхождение знатным муромским боярыням глаза колет, а он все-таки выбрал Евфросинию. Никак не мог решить Михаил, как поступил бы он, случись с ним подобное. Давыду повезло, ведь не начнись в княжестве усобица, не позвали бы его бояре вернуть­ся на муромский стол.

Михаил хорошо знал: на владимирский стол охот­ников найдется немало, утратишь его — не вернешь. К тому же не в княжестве теперь решают, кто станет его властителем, а в Орде. Поэтому он решил, что не бу­дет обращать внимания на косые взгляды и намеки, а их было немало. Некоторые особо отважные бояре да­же зазывали князя в гости, ненароком сообщая о своих дочерях красавицах, о богатом приданом. Михаил при этом вспоминал поучения Даниила, прозванного За­точником, который называл блудом во блуде, ежели кто возьмет жену злую ради прибытка и богатств тес­тя, и по гостям не ходил, предпочитая пировать в сво­ей великокняжеской гриднице или отправляться на охоту. Однако оставлять Владимир ему удавалось не часто.

В один из погожих дней затянувшейся зимы князь с дюжиной гридей выехал за пределы города, намериваясь хоть на время стряхнуть груз власти и поохо­титься, пока весна не вступила в свои права и не нача­лась распутица.

Очень скоро неторопливо двигавшийся княжеский отряд нагнал посланный ему вдогонку гонец. Он при­нес плохую весть: на западе княжества орудует литва. Отряд поспешил в обратный путь, хотя многие, вспом­нив слух о «набеге» татар, отнеслись к известию не слишком серьезно.