— Это я и сам без тебя знаю. Но вот как определишь, кто милости достоин, а кто — кары за грехи, — заметил князь.
— Не скажу, что это просто выяснить, но и особого труда тут тоже нет, — спокойно ответил собеседник, — хоть я такими делами не занимался никогда, но есть великие мастера языки развязывать.
— Таких мастеров звать — последнее дело, — возразил Михаил Ярославич, — помню, как они однажды великому князю помогали, так потом и тайны выведывать было не у кого.
— Я ж не о дознании тебе говорю, — уточнил воевода.
— А о чем же тогда? — спросил князь.
— С каждым отдельно поговорить надобно, — пояснил Егор Тимофеевич.
— Так они перед тобой душу-то и раскроют, обо всех грехах своих расскажут! — усмехнулся в ответ Михаил Ярославич.
— О своих — нет, а вот о злодействах сотоварищей — с превеликим удовольствием, еще и приукрасят свой рассказ, — объяснял воевода, — ведь прежде надо себя обелить, а для этого вину на других свалить!
— На такие разговоры времени много уйдет, — заметил князь.
— А ты как хотел! За день управиться думал, что ли? — удивился воевода.
— Ну, день, не день, а уж к концу Масленой хотел и себя, и народ вестью доброй обрадовать, — сказал князь неуверенно.
— Скор ты, Михаил Ярославич, как я погляжу, — усмехнулся воевода и потом миролюбиво добавил: — Раз уж решил, так почему ж не обрадовать?
— Но ведь сам ты говоришь, что на все время надобно! — возразил тот.
— Ты бы меня до конца выслушал, тогда, быть может, и спрашивать не пришлось, — сказал воевода, в голосе которого послышалось недовольство.
— Ну, так говори, не томи, — обиделся князь, — я разве против, ты ж сам всего не досказываешь, словно тайну какую открыть мне боишься.
— Хватит уж нам с тобой, Михаил Ярославич, пререкаться словно малым детям, — спокойно ответил воевода, хорошо зная, что на него князь за такие слова в обиде не будет, и сразу же перешел к делу: — Я тебе предлагаю не за всех сразу браться и не со всеми разговор вести, а выбрать для начала пяток. Заодно и посмотреть можно, все ли так пойдет, как ты намечаешь. Ежели, как ты хочешь, получится, то к концу Масленой, к проводам, можно кого-либо из этих пятерых облагодетельствовать. Ну, а коли заминка случится, так кто тебе, князю, слово посмеет сказать, что ты бродней в порубе долго держишь? Сами они, что ли, али кто из людей мизинных или бояре на это обидятся? Это, князь, ведь твое дело! И никому другому сюда свой нос нечего совать!
— Прав ты, Егор Тимофеевич! — согласился князь. — Что-то заторопился я очень, а зачем, и сам не знаю. Вот только все никак не решу, как с Кузькой быть.
— Ему, я думаю, мимо кола не сесть, — проговорил воевода задумчиво и, увидев, что князь утвердительно кивнул, продолжил размышлять вслух, решив, что совместными усилиями они придумают, как поступить с главарем. — Говорят, что у него где-то несметные богатства припрятаны…
— Уж сразу и «несметные», — перебил князь недоверчиво.
— Так люди говорят. А молва, она хоть и не всегда права бывает, но на пустом месте не рождается. Так вот я о чем хотел сказать: есть ли у Кузьки богатства али нет, нам пока не ведомо, а узнать об этом не помешало бы. Поэтому предлагаю я тебе им в первую голову заняться. Дознание ему учинить. Сознается, где награбленное держит, — тебе прибыток.
— А ежели нет у него ничего да и не откроет он тайну свою? — засомневался опять князь.
— Откроет, как не открыть, особенно если ты ему жизнь пообещаешь сохранить, — усмехнулся воевода.
— Как же я такое обещать буду — ты разве забыл, что я намерен с ним сделать?
— Не забыл, не забыл, как можно, — ответил Егор Тимофеевич. — Только ты опять меня не выслушал. Я ж не говорю, что ты сам ему жизнь оставить пообещаешь. А с тех, кто пытать его будет, какой спрос: они, мол, без твоего ведома посулами его подкупили, чтобы он открылся.
— Не думал я, Егор Тимофеевич, что ты в кознях так преуспел, — удивленно усмехнулся князь.
— Разве ж это козни? — с некоторой обидой в голосе сказал воевода. — Будто ты за свою жизнь о настоящих кознях, что для личной выгоды строятся, и слыхом не слыхивал. Я ж для тебя стараюсь! Это ведь не я, а ты, князь, дело делая, на других оборачиваешься, как бы чего не сказали злые рты.
— Так ведь сам так учил! — запальчиво возразил князь. — Говорил, что чистым перед людьми и перед совестью своей надо быть, чтобы ни делал! Разве ж я не прав?
— Как же, прав, конечно! — вздохнул учитель. — Только вот так далеко не всегда получается. Иногда и мараться приходится.
— Ладно, что-то мы далеко от забот сегодняшних ушли, — примирительно проговорил князь. — Из нашего разговора уяснил я для себя, что нынче же нужно найти человечка, который в дознании силен. В дружине моей что-то я не слыхивал о таких, может, у посадника кто на примете есть?
— Есть такой, я уже узнал, — кивнул воевода.