Читаем Миг власти московского князя полностью

Михаил Ярославич смотрел вокруг и словно не узнавал своей Москвы. Она представлялась ему нынче не скрывавшей свой лик под темным убрусом долго пожившей и много испытавшей морщинистой старухой, а хорошенькой веселой молодицей, принарядившейся по случаю праздника. Сам себе он виделся сказочным витязем, а окружавшие его молодые крепкие воины представлялись былинными богатырями. Улыбка не сходила с его лица, и встречные люди, которым, судя по всему, тоже пришелся по нраву этот солнечный денек, отвечали князю искренними радостными улыбками. Въехав на торжище, князь весь напрягся, боясь что в людской толчее не заметит свою ненаглядную. Он все так же доброжелательно отвечал на приветствия, но смотрел на лица более цепким взглядом.

Князь не доехал и до середины ряда, как неожиданно сердце подсказало ему, что он лишь зря теряет вре­мя в этом многолюдном месте, где сегодня он своей избранницы не сможет найти. Вороной конь, словно по­чувствовав неуверенность седока, остановился у какой‑то лавки. Ее хозяин, не веря своему счастью, стал протягивать князю товар, который только что пытался сбыть молодому чернобородому мужику. Михаил Ярославич несколько мгновений невидящим взглядом смотрел на торговца, потом услышал торопливую речь и наконец заметил в его руках гривну и колты. Словно очнувшись, князь пригляделся к товару, взял в руки, посмотрел и так и этак, а затем, достав калиту, расплатился с ошеломленным купцом и поспешил с торга.

Посад жил своей жизнью. Народу здесь было гораз­до меньше, чем в торговых рядах, но и тут жителей за­метно прибавилось. Семьи увеличились за счет тех, кто решил на Масленой неделе навестить своих близ­ких, прикупить на богатом торжище городского това­ра, если повезет, сбыть кое‑что из своего, а заодно при­нять участие в веселых игрищах и гуляниях.

На улочке, где жила семья Юшко, было ничуть не многолюднее, чем на других, временами она и вовсе пустела. Мужики, что проехали на торг еще ранним утром, потянутся из города лишь ближе к вечеру, а то и вовсе останутся у родных или знакомых. Мальчиш­ки, которые всегда норовят улизнуть из дома, чтобы затеять на улочке свои игры, теперь с попустительства матерей, занятых стряпней, крутятся на торге, где нынче гораздо веселее, чем в обычные дни. У всех свои заботы — и у малых, и у старых.

В доме Юшко не было ни праздничной суеты, ни гостей, поскольку родней его семью Бог обделил: кого‑то к себе прибрал, а иных давно хан в свои зем­ли увел. Хозяин, как всегда, с раннего утра отпра­вился на торг, в свою лавчонку, а Марья, освободив­шись от домашних дел, которыми мать в последнее время донимала ее больше обычного, убежала к по­дружке. Оказалось, что у той в доме полно гостей — понаехала дальняя родня — и девушкам не то чтобы в укромном уголке поговорить с глазу на глаз не Удастся, но и самого такого уголка в доме теперь не отыскать. Условившись о том, что навестит подруж­ку ближе к вечеру, Анюта проводила ее до калитки и побежала в дом, откуда уже доносился нетерпели­вый зов матери.

«Даже словом не с кем перемолвиться… — думала Марья, неторопливо идя по опустевшей улочке к свое­му дому, — что ж станет, когда и вовсе одна оста­нусь…»

Она шла, понурив голову и не замечая ничего во­круг. От своих мыслей, от оказанного в доме подруги приема ей сделалось так жалко себя, что слезы сами со­бой выступили на ее глазах. Она подняла руку, чтобы вытереть их, и тут услышала за спиной знакомый го­лос, от которого готовые политься ручьями слез мгновенно исчезли.

— Куда путь держишь, девица–красавица, — спросил князь и, поравнявшись с девушкой, взглянул в е лицо, словно желая удостовериться в том, что не обознался и окликнул ту, которую надеялся встретить.

— От подружки домой иду, — остановившись, ответила она и посмотрела на него счастливыми глазами.

— Что ж ноженьки такие зазря топтать да снег месить? Давай‑ка к дому подвезу! — улыбаясь, предложил он.

— Будто тебе ведомо, князь, где дом мой? — лукаво спросила девушка, сердце которой так колотилось словно хотело вырваться из груди.

— Как же не ведомо! Мы ж с тобой там давеча разговор вели, — усмехнувшись, проговорил он, неотрывно глядя в ее лицо.

— А коли ведомо, так, может, ты запамятовал, что он отсель в двух шагах, — проговорила она и, махнув в сторону видневшихся невдалеке ворот, улыбнувшись, добавила: — Мне дольше на коня взбираться, нежели до своей калитки добежать.

— А это мы еще посмотрим! — говорил князь, быстро наклоняясь к девушке. Подхватив ее, посадил на коня перед собой.

Она даже ойкнуть не успела, а он, прижав ее, прошептал ей на ушко:

— Попробуй‑ка теперь до своей калитки добежать…

Гриди, наблюдавшие за происходящим со стороны, переглянувшись, усмехнулись, довольные поступком своего молодого князя, которому, видно, сильно пришлась по нраву пригожая девица.

Она не отбивалась, не старалась высвободиться из его объятий, а лишь, повернув к нему голову, прогово­рила тихо:

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза