Миг власти московского князя

То, что отец принял мудрое решение, Михаил по­нял лишь позднее, когда, повзрослев, почувствовал, что ему порой необходима подсказка в делах самых простых, житейских человека более опытного, чем он сам. Еще раньше он стал ценить внимание к его даже невысказанным пожеланиям, заботу о его нехитром быте, чего не мог никакими увещеваниями добиться от своего прежнего веселого и беспечного слуги, который очень быстро стал воспринимать Михаила не только как своего сотоварища, но часто позволял себе обра­щаться с сыном князя как с ровней. Этого не могли не заметить окружающие, а в конце концов осознал и сам Михаил.

Подобие улыбки промелькнуло на лице князя, ког­да он вспомнил, как делал первые робкие попытки по­говорить с тем весельчаком и напомнить ему, кто есть кто. Каким наивным и слабым, наверное, выглядел тогда княжеский сын в его глазах, и сколь удивился он, уверовавший в свою полную безнаказанность, по­лучив от ворот поворот. «Вот каковы превратности судьбы», — услышал тогда Михаил вырвавшееся у ко­го‑то из челяди замечание, в котором не было ни капли сочувствия к вчерашнему княжескому другу.

Поначалу прогулка не принесла Михаилу Ярославичу никакого облегчения, временами он все так же хмуро посматривал на небо, затянутое мутной пеле­ной, которая, как казалось, была готова поглотить без остатка и город, и его жителей. Мрачные мысли не ис­чезли и тогда, когда он выехал за городские ворота, со­провождаемый несколькими гридями. «Провинивше­гося» среди них не оказалось, на что князь, едва спус­тился с крыльца, сразу же обратил внимание и с благо­дарностью посмотрел на Макара, который, как он предполагал, нашел благовидный предлог для того, чтобы сегодня оставить Антипа в гриднице.

По сравнению со вчерашним днем Москва выгляде­ла обезлюдевшей, прохожих было мало, редкие сани медленно тянулись с торга, только от реки доносился какой‑то неясный шум, который подсказывал, что там гуляют те, кому и непогода не помеха для веселья. Од­нако радостный гомон толпы не привлекал сегодня князя, но все же при виде посада веселая искорка про­мелькнула в его глазах.

Как же он мог забыть о Марии? Ведь сколько уж дней живет мыслью о ней. А тут совсем запамятовал о своей ненаглядной, которая — он уверен — ждет встречи с ним.

Князь резко ударил коня шелковой плетью, и тот сразу взял с места в карьер. Гриди, не ожидавшие та­ких скорых перемен от князя, который лишь мгнове­ние назад словно сонный качался в седле, едва успели последовать за ним.

На торге было немного оживленнее, чем на приле­гающих к торговой площади улочках. Какой‑то народ бродил от одной лавки к другой; на все лады, словно со­ревнуясь, расхваливали свой товар продавцы, зазыва­ли немногочисленных покупателей; где‑то в дальнем ряду играл рожок и глухо позвякивал бубен.

Быстро продвигался князь меж лавок, цепким взглядом всматривался в женские лица, мечтая нако­нец‑то увидеть дорогое девичье личико. Он добрался до конца ряда, повернул коня в следующий, но и там его ждало разочарование. Как и прежде, горожане встре­чали его радостными возгласами, торговцы выскаки­вали из своих лавчонок или, распахнув ставни, высо­вывались наружу, едва ли не свешиваясь с прилавков, держа на вытянутых руках свой товар. Но сегодня кня­зя ничем нельзя было удивить, да и не смотрел он на торговцев — шарил вокруг быстрым зорким взглядом. Лишь в одном месте остановился, увидев на каком‑то маленьком прилавке среди всякой всячины бусы, ко­торые своим цветом напомнили о цвете неба, о траве, покрытой серебряной росой. Князь спрыгнул с коня, взял приглянувшиеся бусы.

— Рад услужить московскому князю, — услышал он знакомый голос харасанского купца, раздавшийся словно издали.

Михаил Ярославич поднял глаза и увидел перед со­бой смуглое лицо Джафара, который согнулся в почти­тельном поклоне.

— Сколько хочешь за свой товар? — спросил князь изменившимся от долгого молчания голосом.

— Тебе, князь Михаил, даром готов отдать, лишь бы на пользу подарок пришелся, — проговорил торго­вец, лукавым взглядом смотря на знатного покупате­ля, в душе все‑таки опасаясь, что князь не расплатит­ся за дорогую бирюзовую нить.

— Так не годится. Ежели всем даром товар отда­вать станешь, откуда прибыток у тебя будет? — отве­тил князь и, достав из калиты несколько истертых се­ребряных монет, протянул купцу: — На, возьми! Чтоб в другой раз было на что в мой город добраться и това­ру богатого привезти.

— Благодарю, — согнулся в поклоне Джафар, — глянется твой подарок, точно знаю. От таких бус любое сердечко громче застучит.

«Ишь ты, догадливый какой, — усмехнулся князь, вскакивая в седло. — А что ж тут догадки долго стро­ить? На что мне бусы надобны, если не в подарок деви­це красной? Ведь живу один, ни матери, ни сестер».

Князь весело глянул на прощанье на смуглолицего гостя, которому довелось пережить вдали от своего теплого края студеную московскую зиму, кое‑как пе­ресидеть у жаркой печи самые лютые морозы.

— Счастья тебе, молодой князь! — произнес тот не­громко, так чтоб услышали только те, кто был рядом, и помахал узкой сморщенной ладошкой.