Миг власти московского князя

Ворон, кажется, сам повернул на дорогу, ведущую к знакомой калитке, и уже вскоре князь увидел и ка­литку, и ворота, и крышу, и упиравшийся в серое низ­кое небо дымок, поднимавшийся над ней. Раскидывая из‑под копыт тяжелые снежные комья, с шумом про­несся Ворон по улочке мимо тех ворот, но на пролетев­ших по улочке всадников никто не обратил внимания. Нигде не скрипнул засов, не выглянула из‑за калитки ни одна любопытная баба, ни один сорванец не побе­жал с криками следом. Посад словно был погружен в сон.

«Слышала она стук копыт. Наверняка догадаться должна и поджидать станет, когда назад я мимо по­еду», — уговаривал себя князь, пытаясь подавить смутные сомнения. Точно так же, как и накануне, он во весь опор промчался по знакомой дороге до лесной опушки, чувствуя, как в груди трепещет сердце, пред­вкушая долгожданную встречу. На открытом прост­ранстве разгуливал ветер, по уплотнившемуся под ко­пытами и полозьями снегу мела слабая поземка.

Обратный путь не занял много времени, и, когда Ворон долетел до крайних посадских построек, князь пустил его шагом, пристально поглядывая по сторо­нам. На этот раз посадские не оставили без внимания князя и его людей, чинно следовавших по дороге: не­которые, особо любопытные, вышли за ворота и прово­жали путников взглядом, пока те не скрылись из виду. Однако из дома, где жила Марья, никто так и не пока­зался.

Теперь любого, даже самого малого повода было бы достаточно для того, чтобы накопившиеся в князе злость и раздражение выплеснулись наружу. Он уже не вглядывался в лица прохожих, а в душевном смяте­нии угрюмо смотрел по сторонам, замечая вокруг лишь убого одетых уродливых людей, неказистые при­земистые постройки и покосившиеся редкие ограды.

Помня давние наставления отца, который говорил, что князю не должно выказывать на людях свое плохое расположение духа, Михаил Ярославич хотел теперь лишь одного: скорее остаться одному в своих палатах, и поэтому направил коня не через торг, а к ближайшим воротам. За ними виднелась маковка храма, про­званного в народе Спасом на Бору.

Мария, целиком погруженная в свои мысли, нео­жиданно почувствовала едва заметный запах ладана и, остановившись в нерешительности, повернула голову в ту сторону, откуда долетел этот хорошо знакомый аромат.

Слабые, мерцающие в сумраке огоньки, которые манили к себе, увидела девушка за отворившейся на мгновение дверью, снова позволившей вырваться на­ружу легкому аромату, который, оказавшись на свобо­де, тотчас почти без остатка растворялся в воздухе.

Еще миг — и она повернула бы на утоптанную до­рожку, ведущую к дверям храма, опустилась бы на ко­лени перед образами, моля вразумить ее, успокоить растревоженную душу, но вдруг Марии показалось, что земля у нее под ногами задрожала от конского то­пота.

Застыв на месте, она смотрела в сторону ворот, и хо­тя вся словно обратилась в слух, но ничего не слыша­ла, лишь ощущала, что с каждым мигом князь при­ближается все ближе и ближе и вот–вот случится дол­гожданная встреча.

Гриди едва поспевали за князем, то и дело подго­нявшим своего резвого Ворона, который немного за­медлил ход, вступив на гулко застучавшие под копы­тами бревна. Стражники у ворот почтительно привет­ствовали князя, но тот не обратил внимания на их приветствия и уж было собрался стегануть Ворона, чтоб тот быстрее нес к палатам, как увидел невдалеке женскую фигурку.

Только теперь он заметил, что поднявшийся ветер смог немного разогнать облака и солнечным лучам наконец‑то удалось пробиться сквозь поредевшую молоч­ную пелену, казалось навеки затопившую все вокруг.

Михаил Ярославич медленно приближался к оди­ноко стоявшей фигурке, все еще не веря в свою удачу, пристально вглядываясь в знакомые черты и пытаясь понять, не обманывают ли его глаза, так долго и безус­пешно искавшие Марию.

Нет, это был не обман — перед ним действительно. стояла Мария. Ему на миг почудилось, что лицо де­вушки озарено каким‑то светом, и виной тому, навер­ное, был белый платок, на котором ее тугие косы вы­глядели еще темнее. Она смотрела на него заворожен­ным взглядом. Темные глаза ее казались полными слез, а дрожащие губы, на которых застыла робкая улыбка, вот–вот грозили скривиться от плача.

Он не раздумывал ни мгновения, подлетел к ней ви­хрем.

Был бы кто‑нибудь в тот миг на улице, даже не за­метил бы, как исчезла куда‑то девушка, стоявшая вблизи храма и, видно, засмотревшаяся на всадников. Наверняка испугалась она княжеских гридей, кото­рые неслись, как ураган, и в храм прошмыгнула, поду­мал бы прохожий, и был бы не прав…

Мчал Марию в неизвестность князь, что подхватил ее, как подхватывает невесомое перышко ветер, не зна­ющий, где выпустит из объятий свою легкую добычу.

А она, благодарно улыбаясь и часто моргая, чтоб прогнать предательски выступившие на глазах слезы, уже не пыталась сдерживать бешено колотящегося сердца, не понимая, чье сердце так стучит — ее или князя.