Читаем Миг власти московского князя полностью

— Да, мы с Александром перед его отъездом об этом долгую беседу вели. Он мне еще тогда говорил, гляди, мол, легаты папские к нам зачастили, к отцу послов засылали, и его самого уговаривать пытались, чтоб с ними подружился. Даниилу Галицкому корону обещали за то, что в союз с папой Иннокентием всту­пит. Дескать, папа только о том и мечтает, как бы на­шим князьям помочь с погаными разделаться.

— Так кто ж такому поверит, — удивился Никита.

— Находятся. Верят, — ответил на это Михаил. — Я тоже верить хотел, а брат разуверил. Сказал, что, мол, где это видано, чтобы враги без дальнего умысла помощь свою предлагали. Наверняка как до дела дойдет, забудут об унии своей, и останутся русские полки один на один с туменами ордынскими. Лягут наши витязи в землю сырую, а тут как тут и помощники объявятся и без хлопот в городах и весях наших свои поряд­ки заведут.

— Жаль только, что не все так далеко глядеть могут, как Александр Ярославич, — вздохнул Северьян и опять поправил упрямую белую прядь. — Я, ска­зать по правде, тоже поначалу взъерепенился, как это, мол, с нехристями дружбу водить. А он мне стро­го сказал, что не о дружбе речь идет, а о том, чтобы силы копить. Нынче в Великом Новгороде я такого о князе понаслушался, что до сих пор обида за него не прошла. Он‑то как в воду глядел, полезли доброхоты из всех щелей. Так уж хочется им с папой подружить­ся. А князь говорил, дескать, Батыга пришел, погра­бил земли наши и удалился в свой Сарай–Бату, сидит там и в дела наши не вмешивается. Живите‑де как знаете, молитесь кому хотите, только мне дары шли­те. А латиняне и добро заберут, и в душу влезут, и на земли наши хозяевами усядутся. С того разговора и я так думать стал, — закончил гость свою поучитель­ную речь.

— Да и я о том же с братом говорил, убедил он тог­да меня, — согласно кивнул князь Михаил, — уверо­вал я в то, что другого пути пока нет у нас.

Возможно, разговор продолжался бы и дальше, только в тот миг, когда все его участники замолчали, обдумывая сказанное, вспоминая князя Александра, так давно находившегося в Орде, из‑за двери раздался какой‑то грохот.

— Никак, Макар во сне с лавки свалился, — усмехнулся князь Михаил и тут только глянул в непри­крытое ставнями окошко, за которым серело предрас­светное небо. — Эка мы с вами засиделись. Поднимать­ся скоро, а мы и не ложились.

— Отоспимся, князь, — сказал Северьян примирительно, — когда‑то еще так повидаться да поговорить случай представится?

Почти седмицу пробыл Северьян в гостях у москов­ского князя, вели они с ним и долгие беседы, и на вежи забирались, чтоб город с посадом с высоты осмотреть, и за трапезой сиживали, но как только чуть стали под­сыхать дороги, гость заторопился в путь. Тосковал он по семье, оставленной во Владимире, где, как и Вели­ком Новгороде, не больно‑то привечали людей, близ­ких к князю Александру.


Распрощался Михаил Ярославич с Северьяном и сам с небольшим отрядом собрался в путь, решив на­конец‑то объехать весь свой небольшой удел. Хотел было отправиться в путь и посадник, но князь, сослав­шись на трудности похода, приказал ему остаться в го­роде. Однако, уловив, что своим вполне объяснимым отказом обижает боярина, он, немного поразмыслив, обратился к нему за помощью, попросив составить по­дробный чертеж доставшегося ему удела.

Василий Алексич старательно выполнил княжес­кий приказ, вспомнив давние времена, когда, кое‑как устроившись в Москве, объехал опустошенный край. Испещрив большой лист пергамента линиями, круж­ками и замысловатыми загогулинами, рядом с которы­ми он бисерным почерком писал известные ему назва­ния весей, болот, речушек и урочищ, посадник через несколько дней гордо преподнес свой труд Михаилу Ярославичу. Князь был поражен столь подробным описанием, искренне благодарил отличившегося и удивлялся, как до сих пор не догадался попросить сделать такой чертеж.

Княжество, которое Михаил Ярославич часто пред­ставлял мысленно, теперь словно наяву раскинулось перед ним. И чем дольше он читал надписи, чем доль­ше вглядывался в кривые линии, тем сильнее его охва­тывало желание поскорее посмотреть, что на самом де­ле скрывается за этими линиями. Хотел он узнать, глу­боки ли Сетунь и Пресня, какая рыба водится в Рыбинке и Хапиловке, много ли на самом деле раков в Рачке, а соболей в Собольем овраге, что это за речка Черногрязка с Синичкой и по какой такой причине назвали речушку Золотым Рожком, ну и, конечно, в каких лесах больше зверя.


Выехав в путь с полусотней гридей, князь первым делом навестил Захара, младший сын которого уже не раз сопровождал выезжавшего на ловы Михаила Ярославича и немало способствовал тому, что тот неизмен­но возвращался в город с богатой добычей. Старик с радостью встретил гостей. После скромной трапезы князь разложил на вытертом насухо столе чертеж. За­хар с сыновьями Данилой, Егоршей и Потапом с нескрываемым интересом разглядывали его, безмолвно шевелили губами, разбирая надписи, тыкали пальцами в пергамент и тихо переговаривались меж собой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза