Миг власти московского князя

Кое‑как стряхнув с себя снег, сорвавшийся с ветки от неловкого движения птицы, потревоженной людь­ми, князь кивнул собеседнику понимающе, прогово­рил тихо «да, да» и опять надолго замолчал. Посадник, с беспокойством воспринимавший княжеское молча­ние, к которому никак не мог привыкнуть, пытался угадать, что на этот раз оно означает, чем может обер­нуться, и в конце концов задумался о превратностях судьбы. Как ни странно, князь думал о том же.

«Вот ведь как Господь распорядился, — размыш­лял он, — приглянулись князю богатые владения Сте­пана Кучки, и сгинул род боярина, оставив по себе только имя. Окрестили не зря Юрия Владимировича Долгоруким, немало земель прибрал и здесь неплохой кус ухватил. Вот только плату за него пришлось пла­тить сыну и роду его».

Князь Михаил вздохнул и, чтобы отвлечься от тя­желых мыслей, стал пристальнее вглядываться в лес­ную чащу. Однако он, видимо, слишком хорошо усво­ил уроки матери, не запамятовал ее рассказы о давно минувших днях. Вот и теперь, вспомнив некогда по­трясшую его воображение историю о смерти Андрея Юрьевича[45], сына Долгорукого, он снова погрузился в размышления о странных совпадениях и поворотах, которыми полна человеческая жизнь.

«Остается только дивиться тому, что не помогло христолюбивому князю от возмездия уйти и то, что же­нил его отец на Улите, дочери убитого боярина. Не спасли от кары небесной за грех отца ни злато, ни серебро, ни каменья драгоценные, коими Андрей украшал храмы, по своему велению возведенные. Эх, воевода; наверняка за мысли такие попенял бы, — князь живо представил хмурое лицо старого воина, — сказал бы, что не в отцовских грехах дело и кара не за них, сам, мол, не греши, зла людям не делай, и тогда они с доброй стороны откроются. Может, оно и так, но вот всегда ли за добро добром отвечают? Может, просто неискренним было то раскаяние, ежели Бог и его не спас, и всех трех сынов, что родила ему Улита, прибрал? Ведь даже младший, что один отца пережил, и тот потомства не оставил. Угла своего не имел, по чу­жим краям скитался, и новгородцы показали ему путь из своих владений, и Всеволод[46] племянника удела ли­шил, выгнал с Руси. Может, потому и носило Юрия[47] по землям разным, что ему суждено было за дела деда сполна ответить? Даже до грузинского княжества доб­рался, мать сказывала, что женился на тамошней ве­ликой княжне, и власть у нее не раз пытался отнять, но не удалось, так и сгинул в той дальней стороне, мо­гилы даже не оставив».

Неизвестно, куда бы завели князя воспоминания, но неожиданно ехавшие впереди остановились, и до него словно издалека донесся голос сотника.

— Вот здесь, Михаил Ярославич, ватага и ждала свою добычу, — говорил сотник, указывая обухом пле­ти на будто бы случайно упавшее дерево, перегородив­шее почти всю дорогу, и подступавшие к ней высокие с поломанными сучьями кусты, уходящие в глубь ле­са. — Аким говорит, из‑за орешника бродни выскочи­ли на обоз.

Князь внимательно слушал сотника, оглядывая ме­сто, и заодно присмотрелся к рыжебородому. Им, как выяснилось, был тот самый «смышленый» мужик, ко­торого взамен себя прислал Мефодий.

Аким при разговоре глядел прямо в глаза, ловко си­дел в седле, и по всему было видно, что он не только торговлей промышлял, но и был неплохим воином. Так про себя рассуждал князь, слушая, как широко­плечий крепыш, лицо которого густо обсыпали вес­нушки, рассказывает о том, что произошло чуть более дня назад на этом самом месте. Говорил он столь склад­но, что князь даже усмехнулся, подумав, Егор Тимофе­евич, сидящий теперь в Москве, наверняка бы поддел знатока, спросил бы с издевкой, что ж, мол, бежали от бродней, коли так хорошо в воинском деле разбира­лись.

— Так почему ж получилось, что, побросав добро, бежали вы, судя по рассказам твоим, мужи не слабые, от каких‑то бродней? — спросил князь у рыжебородо­го, который, оказавшись в центре всеобщего внима­ния, чувствовал себя едва ли не героем.

Каверзный вопрос немного смутил Акима, но мол­чал он лишь мгновение, а потом, стянув шапку, с до­стоинством поклонился князю и стал отвечать обстоя­тельно, нисколько не тушуясь, точно так, как только что говорил с сотником:

— Кто теперь знает, Михаил Ярославич, может, мы бы и не побежали, кабы оружными были. Какая ж битва с голыми руками? Чего зря лезть на пики да ме­чи острые.

— Это что ж вы, умники, без оружия в путь пусти­лись? Поди, не первый раз добро везете! Неужто о та­тях слыхом не слыхивали?