Читаем Миг власти московского князя полностью

Князь, воевода и посадник с некоторым удивлени­ем смотрели на раскрасневшегося толстяка, который, оторвавшись от темной стены, подошел ближе к столу и теперь, глядя то на Михаила Ярославича, то на Васи­лия Алексича, а то уставившись в пол, говорил, нервно перебирая концы кожаного пояса.

— Чего им бежать‑то, они погони не ждут, да и вряд ли они с такой обузой куда двинутся, у них теперь запасов, почитай, да весны хватит. Небось пи­руют где‑нибудь неподалеку. Если не мешкать, то всех полонить можно.

— Ишь ты, разумный какой выискался, — пере­бил разговорившегося купца воевода. Ему было досад­но, что не он первый догадался о такой простой причи­не, по которой грабители не смогут уйти далеко, а по­тому решил вставить и свое слово: — Это все мы и без тебя знаем, князь ведь не о том спрашивал, он знать хо­тел, где теперь бродни!

— Ты и впрямь, Мефодий,. поспешил, — поддер­жал воеводу посадник, решив, что не следует выстав­лять себя перед лицом князя несмышленышем, но не сумел остановиться на этом замечании и с неожидан­ной едкостью в голосе добавил: — Знамо дело, о своем добре печешься!

Купец, никак не ожидавший таких нападок, стоял молча, а услышав последние слова посадника, даже рассердился не на шутку, покраснел и, пригнув голо­ву, будто готовясь к схватке, произнес все тем же хрип­лым голосом:

— Там, Василий Алексич, не только мое добро, как ты хорошо знаешь! Из‑за своего я бы шум не стал поднимать, где наше не пропадало, да и урон мой сов­сем невелик. Меня люди прислали! И о том тебе тоже ведомо, — говорил купец, глядя на посадника испод­лобья, — ведомо тебе и то, что всполошились мы не по­пусту, хоть и жалко нам добра, а о городе да о посаде печемся. Едоков‑то нынче поприбавилось!

Князь, до этого молча наблюдавший за вспыхнув­шей перебранкой, решил, что пора, пока все не пере­ссорились, положить ей конец.

— Не горячись, Мефодий Демидыч, — кладя руку на плечо купца, сказал он примирительно, — верю, ес­ли б душа у вас о деле общем не болела, не стали бы вы князя тревожить. Так ведь, Василий Алексич? — обра­тился он к посаднику.

— Так, так, Михаил Ярославич! — поспешно заки­вал посадник, понимая, что зря обидел купца.

— А раз так, то давайте‑ка вместе думу думать, как будем ватагу догонять, — сказал князь. Усевшись за стол и дождавшись, пока рассядутся гости, он про­говорил твердо: — И перво–наперво уразуметь вам на­добно, что дело тут не в обозе, не в хлебе, а в том, что должны все в княжестве моем знать, что есть теперь у них защита, есть князь, который в обиду никого не даст.

В ответ на эти слова собравшиеся дружно закивали.

Разговор был совсем не таким долгим, как ожидали пришедшие на совет к князю. Михаил Ярославич, бы­стро разобравшись, что к чему, велел вызвать к себе Василька, сотня которого спозаранку должна была быть готова к выступлению. Несмотря на нескрывае­мое желание воеводы отправиться на поимку татей, князь оставил его в городе, поручив следить за поряд­ком. Посаднику же надлежало еще до утренней зари прибыть к княжеским палатам.

Пока князь говорил, Мефодий спешно прикидывал в уме, что взять с собой и на каком коне отправиться в путь, однако Михаил Ярославич, переведя взгляд на его тучную фигуру, поручил ему выбрать из пострадав­ших от грабежа того, кто посмышленее да помоложе, коротко рассказать ему о предстоящем походе и време­ни сбора. На том и разошлись.

Оставшись один, князь потер руки и широко улыб­нулся. Все время разговора он пребывал в радостном возбуждении и вынужден был скрывать свои чувства, чтобы не дать понять приближенным, насколько рад этому неожиданному происшествию. Наконец‑то дело! Хоть и невеликое, но все‑таки нужное дело.

Проводив взглядом гостей, князь походил из угла в угол и вдруг ощутил, что голоден. За делами он сов­сем забыл о еде, и теперь, когда напряжение немного спало, молодой организм сразу же напомнил о себе. Не успел Михаил Ярославич даже подумать о том, что­бы кликнуть Макара, как тот уже оказался перед ним и, указав в сторону малой горницы, быстро сказал, опередив вопрос: «Стол, княже, там накрыт».

«Может быть, надо было и гостей попотчевать, — раздумывал князь, поедая жареного леща, политого брусничным взваром и вспоминая, как отец вел за на­крытым столом разговоры с прибывшими к нему на по­клон людьми. Однако, отпив из большой чаши квасу и поняв, что наконец‑то насытился, князь решил, что и так все само собой вышло, как надо, — ведь не на пир они шли, а для важного разговора. Это у меня с утра маковой росинки не было, а гости незваные наверняка не голодными ко мне пожаловали. К тому же за едой да выпивкой засиделись бы до утра и ничего бы не реши­ли, а так время на сборы осталось».

Князь тяжело поднялся из‑за стола и направился в опочивальню. Едва он открыл дверь, как увидел мет­нувшуюся к нему тень. Девушка быстрыми движени­ями помогла князю снять рубаху, а когда он уселся на край постели, стянула с него сапоги и застыла в ожи­дании.

— Ступай к себе, Меланья, — сказал он недоволь­но, отмахнувшись от девушки, как от назойливой му­хи, — не до тебя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза